Гастролер

— А у них, мне кажется, ответ будет один: свои рынки надо расширять, но не подпускать к ним чужих. Их может заинтересовать наше предложение платить им лично небольшие комиссионные за поддержку наших интересов, но не более того. На прощание синьор Валаччини предложил мне помощь в устранении любых препятствий.

— В каком это смысле? — насторожился Медведь.

— Я не сразу сам понял, — криво усмехнулся Варяг. — А потом он мне такую байку поведал. Рассказал один эпизод из древнеримской истории. Юлий Цезарь уже в финале своего противостояния с Помпеем однажды встретился с ним. Никто не знает, о чем они говорили с глазу на глаз, но только через некоторое время Помпей сдался. То есть Цезарь навязал свою волю противнику, а случилось это потому, что просто его желание победить врага оказалось сильнее, чем желание его врага противостоять. После этого говорить мне было не о чем. Только я так думаю, Георгий Иванович, что этот сицилийский старикашка решил, будто это он Юлий Цезарь, а я — трусливый Помпей. И понимание его позиции у меня созрело сразу же, еще до того, как он пригласил меня остаться у него в доме переночевать. А уж наутро он мне открытым текстом все выложил. Они будут против наших… гастролей в Европе. Что вы по этому поводу думаете, Георгий Иванович?

Но Медведь молчал. Он откинулся на мягкую высокую кожаную спинку и прикрыл глаза, точно задремал. Варяг в последний раз видел Медведя несколько недель назад, когда тот благословил его на поездку в Италию. Но тогда он выглядел куда лучше. «Да, сдает Медведь», — подумал Варяг. Сейчас было особенно заметно, как пожелтела у старика кожа, впали щеки, осунулось лицо. Все знали, что в последние годы у него часто болела печень, и многие подозревали, хоть и не высказывали этого вслух, что у Медведя рак.

То ли от болезненной слабости, то ли просто задумавшись над сказанным, но Медведь долго сидел с закрытыми глазами. Ангел с Варягом его не беспокоили. Прошло минут пять. Медведь зашевелился и приоткрыл морщинистые веки.

— Что-то я не совсем понимаю, Владик, — пробурчал он сердито, так, как будто разговор и не прерывался. — Ты говоришь, что Валаччини против нашего внедрения на западные рынки, да еще и намекать тебе стал, чтоб мы туда не лезли… Но ведь это он сам вышел на меня со своим предложением. Ты-то все правильно ему доложил? Он правильно тебя понял? — Медведь насупился и продолжал, все более раздражаясь: — И что же он тебе конкретно сказал?

— Сказал, что против выступят главы всех семи семей Сицилии, но он лично — не возражает.

— Ну вот видишь!

— Да не это главное, — покачал головой Варяг.

— А что?

— С его стороны все это тонкая игра. Он затеял эту игру, чтобы с нашей помощью подмять под себя конкурентов в Западной Европе, чтобы нашими руками, точнее, стволами наших киллеров убрать неугодных. А нас они и не думают пускать к себе. В общем, я предлагаю сыграть на опережение и самим послать в Италию команду гастролеров, пусть во всем по-честному разберутся и с несогласными поговорят по-серьезному. И делать это надо не откладывая, пока они не взялись за нас. Россия — лакомый кусок, если мы время упустим, они нам здесь точно устроят отстрел и кровавую бойню.

— Неужели ты думаешь, они на это пойдут? — изумился Ангел, впервые вступивший в разговор.

Варяг кивнул:

— Уверен. И нам нужно разобраться быстро со всеми несогласными. Пока что я предлагаю не трогать только одного — Валаччини. Хотя впоследствии и с ним придется поговорить по полной программе обязательно — слишком он хитер, с таким опасно вести любые дела, такой предаст при любом удобном случае.

— Нет, это слишком уж не по понятиям, — возразил Медведь. — Мы же не отморозки какие, не беспредельщики. Мы — воры, а уважающий себя вор не станет первым пускать кровь, да еще бить из-за угла, в спину. Надо с итальяшками разобраться по чести — в открытом разговоре. Надо их убедить. Показать свою силу, возможности, но перья и тем более стволы не пускать в ход до крайнего случая.