Гассенди

Образ весов непосредственно подводит нас ко второй из четырех основных добродетелей — упоминавшейся уже умеренности, своего рода «мере веса». Изгнать из души суетную страсть к богатству, алчность, чревоугодие, тщеславие, честолюбие, сладострастие, которые, «подобно мифическому коршуну поэтов, выклевывают подверженным им самое сердце» (5, т. 1, стр. 352), — таково назначение этой добродетели. «Не думай… что слава, высокое положение и сокровища царской власти полезны чем-нибудь нашему телу… лихорадка не проходит скорее, когда ты трясешься от нее под ткаными узорами и под багряным покровом, чем тогда, когда ты лежишь под простым одеялом» (там же). Гассенди обрушивается на бесчисленные пороки, которые влечет за собой отсутствие умеренности, неспособность к самообузданию, скромности и воздержанию. Ослепленные вожделением, корыстолюбием и стяжательством подвержены непрестанным тревогам и страданиям. «…Человеку, не удовлетворяющемуся малым, всегда всего мало, и, чем больше у него накоплено богатств, тем больше, по его мнению, их ему не хватает», ибо, как бы ни было велико его богатство, ему «вечно чего-то не хватает, поскольку оно не бесконечно» (5, т. 1, стр. 355).

Гротеск суетного тщеславия — нелепая забота человека о пышности своих похорон и места захоронения, неспособность понять, что «мертвому его телу совершенно безразлично, в каком состоянии оно будет находиться, и что упорствовать в тщеславии за порогом смерти бессмысленно…» (5, т. 1, стр. 353). Умеренность, а также и благоразумие не вносят в эпикурейскую этику пессимизма, а, напротив, являются добродетелями именно потому, что способствуют преодолению неудовлетворенности, излишних забот и тревог, удержанию от безнадежной погони за недосягаемыми миражами, лишающими душевного покоя, без которого счастья нет и быть не может.

Одно из величайших зол — страх, одолевающий человека и являющийся одним из источников его страданий. Это вторая, вслед за страстью, болезнь духа. Этому злу Гассенди противопоставляет третью, основную добродетель — мужество. Говоря о мужестве как противовесе страху, Гассенди меньше всего имеет в виду наиболее прославленную молвой храбрость и отвагу, поводом для которых служили войны, а главным образом имеет в виду стойкость, выносливость, преданность убеждениям, непреклонную верность разуму. Больше всего, говорит Гассенди, страшат людей два воображаемых нереальных зла: страх перед богами и страх смерти.

Божья кара! Но если вы верите в бога, почитаете его, преклоняетесь перед ним, как можете вы представить его злым, жестоким, беспощадным, внушающим страх?

Страх смерти! Но как благо, так и зло, как удовольствие, так и страдание предполагают бытие, а смерть — это небытие, оно непричастно ни к благу, ни ко злу. «…Смерть ничего нам не может сделать, ибо все, что мы считаем добром или злом, связано с чувством, смерть же — это отсутствие чувств» (5, т. 1, стр. 365). Напрасно она внушает нам ужас. Мы и смерть не сосуществуем. «Смерть не может причинять страдания ни живым, ни мертвым, ибо первых она не затрагивает, вторые же не существуют» (5, т. 1, стр. 366). Но еще более, чем тех, кто боится смерти, следует порицать тех, кто желает смерти вместо того, чтобы заботиться о том, чтобы жизнь ему не опротивела. Против реальных же невзгод и страданий есть лишь одно лекарство — стойкость и мужество. Если благоразумие способствует избежать, предотвратить их, мужество восстает против неизбежных бедствий и страданий, борясь против отчаяния и подавляя его.

Видное место среди основных добродетелей занимает в эпикурейской этике справедливость. «Поступать добродетельно означает не что иное, как поступать благоразумно, достойно и справедливо» (5, т. 1, стр. 323). Справедливость — это добродетель, «целиком обращенная на другого человека и свойственная человеку постольку, поскольку он живет в обществе» (5, т. 1, стр. 375). Рассуждения Гассенди о справедливости насыщают его этику социальным содержанием, личное благо сращивают с общественным благом, индивидуальное счастье внедряют в коллективное благоустройство.

Невозможно придумать более превратную оценку этики Гассенди, чем та, которую дает ей Сортэ, утверждая, будто «коренной порок, портящий всю эту мораль, это то, что в основе своей она исключительно эгоистична, утилитарна» (67, стр. 151). Трудно понять, как мог так осудить этику Гассенди историк философии, хорошо знавший его учение и жизнь.