Гассенди

И четыреста лет после Данте, после эпохи Возрождения, ожесточенная ненависть церковных доктринеров к эпикуреизму нисколько не ослабевала. «О, несчастный и порочный век! — восклицал современник Гассенди францисканец Жан Буше. — Век, который можно назвать веком Эпикура, еще более презренный, чем этот подлец. О, порочные нравы! О, торжествующее свободомыслие!» (57, стр. 29). А четверть века спустя после смерти Гассенди епископ Дируа повторял эти увещевания: «Зачем оказывать доверие и уважение человеку, одно имя которого уже выражает презрительное отношение к религии и добродетели?.. Зачем восстанавливать память личности и философии, которая была столь подозрительной и столь одиозной для всех святых отцов и для всех любителей добродетели?» (26, стр. 243). С полным основанием резюмирует положение дел в те времена Дидро в своей «Энциклопедии»: «Ни одна философская система не была меньше понята и больше оклеветана, чем система Эпикура» (40, т. V, стр. 179). Реабилитация этой системы Пьером Гассенди требовала не меньше храбрости и твердости духа, чем эрудиции, глубокомыслия и чувства нового. «Ничто не могло заставить его отказаться от цели: ни трудность, ни непопулярность предпринятого начинания» (67, стр. 78, 79). Неосуществленный замысел семитомных «Парадоксальных упражнений» и скандальная история с Бито не остановили его от противопоставления философскому кумиру схоластиков оклеветанного и проклинаемого ими «исчадия ада».

Гассенди вполне отдавал себе отчет в том, какому риску он подвергнет себя, если опубликует апологию Эпикура, превознесет учение и личность основателя афинского Сада, столь опороченного свирепствующим клерикализмом. Не лучше ли довольствоваться эзотерическими высказываниями? «Я располагаю, — писал он своему вюртембергскому коллеге, — иными соображениями насчет философии древних, но приберегаю их для себя и своих друзей, ибо восхваляемая общепринятая философия и та философия, которую я одобряю, — совершенно разного рода» (письмо Шикхардту от 27.VIII. 1630).

Впоследствии, рассказывая о жизни и деятельности Эпикура, Гассенди обращал внимание на то, что «в душе Эпикур мог думать так, как хотел, но в своем поведении он подчинялся законам государства» (4, т. V, стр. 167), что одно дело, когда мудрец высказывает свои мысли в среде немногих, разбирающихся в философии, а другое — когда обращаешься к несведущей толпе. Известный неокантианец Ф. А. Ланге, приведя эти высказывания Гассенди, в данном случае прав, замечая, что «последнее положение, по-видимому, гораздо более подходит ко времени Гассенди, чем ко времени Эпикура, который пользовался уже значительною свободой преподавания и слова и применял ее на деле» (17, т. 1, стр. 289).

Друзья предостерегали Гассенди от грозящих ему неприятностей в случае публичного выступления в защиту Эпикура. «Поскольку все те прекрасные истины, которые он открыл, — высказывал свои опасения один из друзей Гессенди другому, — не придутся по вкусу столь многим слабым умам и повсюду распространенному раболепию, я полагаю, что будет опасным их опубликовать, и не знаю, окажется ли это для него полезным» (Нодэ-Пейреску от III. 1636).

И все же Гассенди решился. Одну за другой он напечатал три работы о славном афинском мудреце, его жизни и учении — три работы, восстановившие веками изуродованную правду о подлинном историческом значении «Сада Эпикура». В своей диссертации о Гассенди А. Берр с полным основанием писал: «Я, однако, не колеблясь утверждаю, что история XVII века не будет полностью освещена без серьезного исследования деятельности и учения Гассенди» (27, стр. 13). С равным правом можно утверждать, что история античной философии не могла быть должным образом освещена без серьезного исследования деятельности и учения Эпикура, и первым фундаментальным вкладом в это дело в новое время были работы Гассенди: «О жизни и нравах Эпикура» (1647), «Исследование десятой главы Диогена Лаэртского о жизни, нравах и взглядах Эпикура» (1649) и «Свод философии Эпикура» (1649). Все три книги были изданы в Лионе по-латыни. Последнюю из этих работ С. Сорбьер (будущий автор «О жизни и нравах Пьера Гассенди») перевел на французский язык и заключил с издателем договор о ее опубликовании. Но это было уж слишком вызывающе! По настоятельному требованию Гассенди договор был Сорбьером расторгнут.