Гаснет луч пурпурного заката

– Козел. Тут подоспела Юлечка Недобитова, и начала спокойно: «Что это вы такой кровожадный? Неужели вы заплатили жалких три рубля только за то, чтобы посмотреть, как погибают эти замечательные молодые люди? Это, между прочим, садизм». А козел завелся: «Да, я кровожадный и хочу, чтобы ты, потаскуха, и Ромео твой, проходимец, раз уж померли, то померли». Юля обиделась и как ему по уху врежет. И кричит: «Насилуют, насилуют. Он извращенец! Он хотел меня в образе Джульетты»!

– Козел.

– Козел.

– Как начальство?

– Игорь Викентьевич топал ногами и кричал: «Не позволю трахать моих сотрудников при исполнении ими служебных обязанностей!»

– Как другие актеры?

– Наш ветеран, заслуженный артист, зычным голосом стонал: «Избавьте Мельпомену от скабрезности! Избавьте Мельпомену от скабрезности!» А его жена, она у нас на полставки старуху Шапокляк играет, рассказывала потом, что в последний раз такое в театре приключилось в девятьсот девятнадцатом, тогда матросы по пьянке вместо Дездемоны изнасиловали Отелло. Отелло потом от обиды чуть по-настоящему не задушил Дездемону, еле откачали.

– Милицию вызывали?

– Как же без этого! Повели нас в отделение. Я этому козлу втолковывал. «Гордиться должны. Не каждому удается по роже от Джульетты. От самой Джульетты! Это же поэзия. С вашей-то физиономией». К счастью, умишком он не вышел. В милиции вместо своего дня рождения называл день рождения капитана Кука.

– Козел.

– Козел. Начальник отделения никак не мог взять в толк, при чем здесь Кук. А козел сказал, что, глядя на нас, чувствует себя, как Кук среди дикарей. Юлечка действительно выглядела немного раскованной. А козел совсем распоясался, кричит: Не потерплю надругательства над Шекспиром!

– Козел.

– Козел. А начальник отделения ему очень даже резонно объяснил: «Если это надругательство над Шекспиром, тогда пусть Шекспир и подает заявление. Шекспир, а не капитан Кук». Потом комиссия из Москвы. Меня по собственному желанию, а, в качестве напутствия худрук сказал: «Иди с миром и экспериментируй с кем хочешь, только не с Шекспиром».

– А твоя партнерша?

– Юлечку он отправил на неделю в пансионат, там отдыхал главный прокурор области, и наказал: «Натворила руками – выправляй ногами».

– Справилась?

– Справилась, в этом деле она очень трудолюбива. Знаю не понаслышке.

– Словом, нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.

– Это про меня.

– И что потом?

– Полгода я не мог найти постоянную работу, мотался по утренникам, зимой подрабатывал Дедом Морозом. А тут кто-то мне сказал, что в детском театре одной прибалтийской республики требуется актер на роль говорящего верблюда. И я приехал сюда с творческим интересом, потому как верблюдов до этого играть мне не приходилось.

Треугольников прислушался, потом спросил:

– Слышишь?

Борис ничего не слышал.

– Это шум. Сейчас нас поведут обедать.

И действительно, открылась дверь, вошел конвоир:

– На обед.

Обед был очень кстати, ибо Борис не ел со вчерашнего дня, и тюремная трапеза показалась ему даже вкусной.

После обеда Треугольников вынул из-под матраца колоду карт:

– В шахматы играешь?

– Нет.

– И я не играю. Тогда в карты. Не на деньги, на интерес.

Борис согласился, и до ужина они играли в какую-то ранее неизвестную ему игру, которую Треугольников называл «матросский вист».

3. Земля круглая

– Что снилось тебе в первую ночь? – утром спросил Бориса сокамерник. – Ничто так не располагает к философскому переосмыслению жизни, как первая ночь на арестантском матрасе.

– Мне снился Чацкий. «Все гонят, все клянут, мучителей толпа…»

– Не к добру это. Тебя посадят.

– За что?

– Чацкий успел смыться, а у тебя не получилось, тебя посадят.

– По какой статье?

– Статью придумают. Все будет зависит от следователя. Главное, чтобы не Кубик.

– Это что такое? – удивился Борис.

– Ты правильно спросил: «что такое». Ты понимаешь, он – кубик: снизу у него много, а сверху, где у нормальных людей голова, у него заострение. Так что на самом деле он не кубик, а пирамида. Этот тебя лет на десять посадит. Ты хочешь сидеть десять лет?

– Не хочу, – ответил Борис. И не обманул, ему действительно не хотелось сидеть десять лет.

Треугольников достал карты, но в это время возник охранник:

– Аристов. С вещами на выход.

Борис знал, что с такими словами некогда выводили из камеры на расстрел, и, как профессиональный актер, войдя в роль обреченного, покорно направился к двери.

– Повторяй все время вслух таблицу умножения, – посоветовал Треугольников. – Помнишь таблицу умножения?

Таблицу умножения Борис помнил, но на всякий случай спросил:

– Зачем?

– Чтобы они видели, что ты не псих. А то, чуть что – в психушку.

«Если я буду все время повторять вслух таблицу умножения, – подумал Борис, – меня точно упрячут в психушку».

– Земля круглая; может, на краях и встретимся, – напутствовал его Треугольников.

Борису тоже хотелось сказать что-то неординарное, но на ум ничего кроме «век воли не видать», не приходило и он ограничился:

– До встречи.

Его вывели во двор, посадили в машину с решетками.