Тетушкин шедевр кулинарного искусства — огромный пудинг из взбитых сливок и засахаренных фиалок — парил под потолком. А на верху буфета в углу, съежившись, сидел Добби.
— Не надо, — простонал Гарри, — они убьют меня…
— Гарри Поттер должен обещать, что он не вернется в школу.
— Добби, умоляю…
— Обещайте, сэр.
— Не могу!
Добби с состраданием посмотрел на него.
— Тогда Добби придется на это пойти. Ради вашего блага, сэр.
При этих его словах торт рухнул на пол с оглушительным грохотом. Клочья сливок заляпали окна и стены. А Добби, со звуком, похожим на щелчок хлыста, исчез, словно его и не было.
В столовой раздался визг, в кухню ворвался дядя Вернон, и его глазам предстал Гарри, с ног до головы облепленный пудингом тетушки Петуньи…
Сначала показалось, что дяде Вернону удалось разрядить обстановку:
— Это всего только наш племянник… Он не в себе, знаете ли… Незнакомые люди очень его пугают… И приходится держать его наверху, — говорил он, загоняя Мейсонов обратно в столовую.
Вернувшись, он сунул в руки Гарри швабру и пригрозил, вот только гости уйдут, выпороть его до полусмерти. Тетя Петунья полезла в морозильник за мороженым, а Гарри, все еще не оправившийся от шока, принялся наводить в кухне чистоту.
Возможно, дяде Вернону все-таки удалось бы заключить свою самую крупную в жизни сделку, если бы не сова.
Тетя Петунья стала обносить гостей коробкой с мятными конфетами, как вдруг в открытое окно столовой влетела, шурша крыльями, огромная сова, уронила письмо — прямо на голову миссис Мейсон — и вылетела обратно в темноту сада. Миссис Мейсон закричала дурным голосом, не хуже банши (ирландского привидения, приносящего весть о близкой смерти), и выскочила вон из дома. После чего мистер Мейсон оставался в гостях ровно столько, сколько надо, чтобы сказать: жена его больше всего на свете боится птиц любого вида и цвета, а он вообще таких шуток не понимает.
Гарри стоял на кухне, ухватившись руками за швабру, как будто ища в ней поддержку: дядя Вернон надвигался на него с сатанинским блеском в крошечных глазках.
— Читай! — злобно прошипел он, размахивая перед носом Гарри письмом, которое принесла сова. — Читай вслух!
Гарри взял письмо. Поздравления с днем рождения в нем не было. Вот что он прочитал:
«Дорогой мистер Поттер!
Мы получили донесение, что в месте Вашего проживания сегодня вечером в двадцать один час двенадцать минут было применено заклинание Левитации.
Как Вам известно, несовершеннолетним волшебникам не разрешено вне школы использовать приемы чародейства. Еще одна такая провинность, и Вас исключат из вышеупомянутой школы согласно Указу, предусматривающему разумное ограничение волшебства несовершеннолетних (1875 г., параграф С).
Также напоминаем, что любой акт волшебства, способный привлечь внимание не умеющего колдовать сообщества (маглов), является серьезным нарушением закона согласно Статусу секретности Международной конфедерации колдунов и магов.
Счастливых каникул!
Искренне Ваша, Муфалда Хмелкирк
Отдел злоупотребления магией
Министерство магии».
Гарри кончил читать и сглотнул комок в горле.
— Ты почему не сказал нам, что тебе запрещено колдовать вне школы? — обрушился на Гарри дядя Вернон — в глазах у него плясали сумасшедшие огоньки. — Скажешь, что просто забыл… вылетело из головы…
Дядя Вернон навис над Гарри как огромный, оскалившийся бульдог.
— Ну вот что, у меня для тебя приятнейшее известие. С сегодняшнего дня ты будешь посажен под замок… И никогда больше не вернешься в ту школу… никогда. А вздумаешь колдовать, они все равно тебя выгонят!
И, захохотав, как помешанный, он потащил Гарри наверх в его комнату.
Дядя Вернон не бросал слов на ветер. На другое утро он позвал мастера, и тот за умеренную плату поставил решетку на окно в комнате Гарри. Потом дядя своими руками прорезал внизу двери отверстие и навесил кошачью дверцу. Три раза в день пленнику давали немного еды, а утром и вечером выводили в туалетную комнату. Все остальное время суток Гарри Поттер был заперт у себя в комнате на ключ.
Так прошло три дня. Дурсли и не думали сменить гнев на милость. Он лежал на кровати и глядел сквозь зарешеченное окно, как медленно садится солнце. Что-то с ним теперь будет? Он не видел никакого выхода.