Следующие несколько дней оставили в памяти Гарри лишь смутные воспоминания. Даже спустя месяц он не мог вспомнить всего. Казалось, пережито было столько, что больше просто не вмещалось в сознание. Воспоминания, которые иногда наплывали на него, причиняли боль. Самым тяжелым, пожалуй, было следующее утро — встреча с родителями Седрика Диггори.
Они не обвиняли его в случившемся; наоборот, благодарили за то, что он принёс им тело сына. Мистер Диггори во время разговора всхлипывал. Миссис Диггори уже не могла плакать.
— Так, значит, он почти не страдал, — сказала она, когда Гарри рассказал, как Седрик погиб. — И, Эймос, в конце концов… Седрик погиб сразу после того, как выиграл Турнир. Он, должно быть, был очень счастлив тогда…
Потом они встали, она взглянула на Гарри и сказала: — Ты теперь береги себя.
Гарри схватил мешок с золотом с тумбочки у кровати.
— Возьмите это, — пробормотал он. — Оно должно было достаться Седрику, он дошёл первым, возьмите.
— О нет, оно твоё, дорогой, я не могу… пусть останется у тебя, — ответила миссис Диггори, отступая.
На следующий вечер Гарри вернулся в гриффиндорскую башню. От Рона и Гермионы он узнал, что утром во время завтрака Дамблдор обратился к ученикам. Директор только попросил оставить Гарри в покое и не спрашивать о том, что случилось в лабиринте. Большинство учеников, как заметил Гарри, обходили его в коридорах, избегали смотреть ему в глаза. Некоторые шептались у него за спиной. Наверно, многие верили статье Риты Скитер о том, что он не в себе и, вероятно, опасен. Видимо, они строили свои версии смерти Седрика. К своему удивлению, Гарри обнаружил, что это его не особенно волнует. Больше всего ему нравилось быть с Роном и Гермионой, когда они говорили о других вещах или играли в шахматы, а он просто молча сидел рядом. Он чувствовал, что они достигли того уровня понимания, когда слова уже не нужны: каждый ждал какого-то знака или вести о том, что происходит за пределами Хогвартса — и было бесполезно строить предположения о будущих событиях, пока они не знают ничего определённо. Только однажды они коснулись этой темы: когда Рон рассказал Гарри о встрече миссис Уизли с Дамблдором перед отъездом домой.
— Она просила разрешения, чтобы ты мог поехать к нам на это лето, — сказал он. — Но Дамблдор хочет, чтобы ты вернулся к Дёрсли, хотя бы сначала.
— Почему? — спросил Гарри.
— Она сказала, что у Дамблдора есть свои основания, — ответил Рон, мрачно тряхнув головой. — Я думаю, мы должны ему доверять, не так ли?
Единственным человеком, кроме Рона и Гермионы, с которым Гарри мог разговаривать, был Хагрид. Учителя Защиты от Тёмных Искусств больше не было, так что уроки по этому предмету были свободными. Они воспользовались этим в четверг после полудня, чтобы спуститься в хижину к Хагриду. Был ясный, солнечный день; Клык выскочил из открытой двери, когда они приблизились, лая и виляя хвостом, как сумасшедший.
— Кто там? — спросил Хагрид, подходя к двери. — Гарри!
Он вышел им навстречу, притянул Гарри, обнял его одной рукой, взъерошил волосы и сказал: — Рад видеть тебя, дружище. Очень рад.
Войдя в дом, они увидели на деревянном столе перед камином две чайные чашки размером с ведро каждая.
— Пили чай с Олимпией, — сказал Хагрид. — Она только-только ушла.
— С кем? — удивился Рон.
— С мадам Максим, с кем же ещё! — ответил Хагрид.
— Вы что, помирились? — спросил Рон.
— Не понимаю, о чём ты говоришь, — беззаботно сказал Хагрид, доставая из шкафа ещё чашек. Приготовив чай и предложив каждому кексы на блюде, он откинулся в кресле и стал вглядываться в Гарри своими чёрными глазами-бусинками.
— Как ты? Держишься? — спросил он хрипло.
— Да… — ответил Гарри.
— Нет, ты ещё не оправился, — сказал Хагрид. — Конечно же, нет. Но ничего, всё перемелется.
Гарри промолчал.
— Я знал, что он вернется, — сказал Хагрид, и Гарри, Рон и Гермиона вытаращились на него.
— Я знал это многие годы, Гарри. Знал, что он где-то скрывался и ждал своего часа. Это должно было случиться. Ну, и теперь вот — случилось, и нам всем придётся это пережить. Мы будем бороться. Придётся. Мы должны остановить его, пока он не набрал силу. Таков план Дамблдора, во всяком случае. Великий он человек, Дамблдор. Пока он с нами, я не особенно беспокоюсь.
Заметив недоверие на их лицах, Хагрид поднял свои кустистые брови и продолжал:
— Бесполезно сидеть и волноваться по ерунде. Чему быть — того не миновать, и, когда придет время, мы примем бой. Дамблдор рассказал мне о том, что ты сделал, Гарри, — Хагрид приосанился, глядя на Гарри. — Ты сделал то же, что сделал бы твой отец, и у меня нет большей похвалы для тебя.
Гарри улыбнулся в ответ. Это была его первая улыбка за много дней. — Хагрид, что тебе поручил Дамблдор? Он велел профессору МакГонагалл позвать вас и мадам Максим на разговор — той ночью.
— Этим летом мне предстоит поработать, — сказал Хагрид. — Правда, это секрет. Я не должен говорить об этом даже с вами, ребята. Олимпия, то есть мадам Максим, видимо, присоединится ко мне. Я так думаю. Мне кажется, я её убедил.
— Это имеет отношение к Волдеморту?