Я познакомился с Альбусом Дамблдором в одиннадцать лет, в наш первый день в Хогвартсе. Наше взаимное влечение было, без сомнения, обязано тому, что мы оба чувствовали себя отверженными. Я незадолго до школы переболел драконьей оспой, и, хотя я был уже не заразен, все же покрытое оспинами лицо и зеленоватый цвет его отталкивали от меня многих. Что же касается Альбуса, он прибыл в Хогвартс в ореоле нежеланной известности — менее чем за год до того его отец, Персиваль, был осужден за варварское, получившее широкую огласку нападение на трех юных магглов.
Альбус никогда не пытался отрицать, что его отец (который позднее скончался в Азкабане) и вправду совершил это преступление: наоборот, когда я набрался смелости спросить его, он заверил меня, что не испытывает сомнений в отцовской вине. Но говорить более об этом грустном событии Альбус не желал, хотя многие пытались его к тому понудить. Некоторые даже были расположены восхвалять поступок его отца, полагая, что и сам Альбус относится к числу магглоненавистников. Однако ничто не могло быть дальше от истины: как засвидетельствовал бы любой из знавших Альбуса, ни разу не проявлял он ни малейшего предубеждения против магглов. Напротив, своей решительной защитой прав магглов он нажил себе немало врагов в последующие годы.
Впрочем, не прошло и нескольких месяцев, как слава самого Альбуса стала затмевать таковую отца. К концу первого года обучения он был известен уже не как сын ненавистника магглов, но как самый талантливый ученик — не более и не менее, — какого когда-либо видела эта школа. Те из нас, кто пользовался привилегией быть его друзьями, черпали благо из его примера, не говоря уже о помощи и ободрении, на которые он никогда не скупился. Позднее Альбус признался мне, что уже тогда считал преподавание величайшим наслаждением в своей жизни.
Альбус не только получал все отличительные награды, которые предлагала школа, но и вступил в регулярную корреспонденцию со значимейшими волшебниками своего времени, в числе коих были Николя Фламель, прославленный алхимик, Батильда Бэгшот, известный историк, и Адальберт Уоффлинг, теоретик магии. Несколько его исследований нашли свой путь в научные издания, такие, как «Трансфигурация сегодня», «Сложнейшие чары» и «Вестник зельевара». Будущая карьера Дамблдора, казалось, обещала быть головокружительной, и оставался лишь вопрос, как скоро он станет министром магии. Впрочем, хотя в последующие годы неоднократно сообщалось, будто он вот-вот займет эту должность, сам Альбус никогда не питал подобных амбиций.
Спустя три года после того, как мы начали обучение в Хогвартсе, в школу прибыл и брат Альбуса, Аберфорт. Они не походили друг на друга; Аберфорт никогда не питал любви к учености и, в отличие от Альбуса, предпочитал разрешать споры скорее вызовом на дуэль, нежели разумной беседой. Тем не менее, было бы неверно предполагать, как то делают некоторые, будто братья не дружили. Они ладили так хорошо, как только возможно для двух молодых людей со столь разным характером. Справедливости ради следует признать, что Аберфорту, должно быть, не так уж сладко жилось в тени Альбуса. Он затмевал собою всех, и то был, если мне позволено будет так выразиться, профессиональный риск дружбы с ним. Однако и брата это не могло не тяготить.
По окончании Хогвартса и до того, как вступить на избранное каждым из нас профессиональное поприще, мы с Альбусом намеревались отправиться в обычное для тех времен кругосветное путешествие, чтобы ознакомиться с жизнью волшебников в других странах. Однако удар судьбы спутал все планы. Накануне нашего отъезда скончалась мать Альбуса, Кендра, оставив его главой и единственным кормильцем семьи. Я отложил свой отъезд настолько, насколько требовалось, чтобы отдать ей последний долг уважения, а затем отправился в путешествие, которое мне предстояло предпринять уже в одиночку. Не было и речи о том, чтобы Альбус мог сопровождать меня, так как ему, стесненному в средствах, отныне необходимо было заботиться о младших брате и сестре.
То был период в нашей жизни, когда мы менее всего общались. Я писал Альбусу, излагая — быть может, бестактно, — примечательные подробности моих странствий, начиная с того, как я едва спасся от химер в Греции и заканчивая опытами египетских алхимиков. Послания же Альбуса мало что открывали мне из его повседневной жизни, которая, как я мог заключить, была мучительно скучна для столь талантливого волшебника. Погруженный в собственные переживания, я лишь к концу своего годичного путешествия с ужасом узнал о новом несчастье, поразившем семью Дамблдоров: смерти их сестры Арианы.
Хотя Ариана давно была слабого здоровья, удар, наступивший так скоро после смерти матери, произвел глубокое впечатление на обоих братьев. Все те, кто был ближайшими друзьями Альбуса — а я причисляю себя к этим счастливцам, — согласны, что смерть Арианы и чувство ответственности Альбуса за это (хотя, разумеется, ни малейшей его вины в этом не было) так никогда и не изгладились из его памяти.
Вернувшись домой, я встретил юношу, пережившего страдания, какие обычно выпадают на долю людей намного старше. Альбус стал более замкнутым, и на сердце у него было тяжело. В довершение его бедствий потеря Арианы привела не к сближению между братьями, а, напротив, к отчуждению. (Со временем оно рассеялось — позднее братья восстановили если не близкие, то, несомненно, сердечные отношения). С той поры Альбус редко упоминал о родителях или Ариане, и его друзья взяли за привычку не упоминать о них.
Я предоставлю перу других описывать успехи Дамблдора в последующие годы. Грядущие поколения будут пользоваться плодами его безмерного вклада в сокровищницу магических знаний (включая открытие двенадцати способов использования драконьей крови), равно как и плодами мудрости, которую он проявил в своих решениях на посту главы Уизенгамота. Говорят также, что не было в истории волшебного поединка, сравнимого с тем, в котором сошлись Дамблдор и Гриндельвальд в 1945 году. Его свидетели описывали тот ужас и трепет, с которыми они наблюдали сражение двух выдающихся магов. Победа Дамблдора и ее последствия для всего волшебного мира считаются поворотным пунктом волшебной истории, сравнимым лишь с введением Международного статута о секретности или падением Того-Кого-Нельзя-Называть.
Альбус Дамблдор никогда не был горд или тщеславен; в любом человеке, каким бы незначительным или презренным тот ни казался, он мог найти нечто ценное. Утраты, понесенные в молодости, наделили его человечностью и состраданием. Я не могу передать словами, как мне будет недоставать его дружбы, но моя потеря — ничто в сравнении с утратой, которую понесло магическое сообщество. И то, что ученики любили его больше всех прочих директоров Хогвартса, — также бесспорно. Он умер, как жил — трудясь ради высшего блага. И вплоть до последнего часа, был точно так же готов протянуть руку незнакомому мальчику со следами драконьей оспы, как и в тот день, когда я впервые встретил его».
