Гарри Поттер и Дары Смерти

– Не совсем, – смутилась Гермиона. – Кричал, стонал и прочее, – добавила она таким тоном, что Гарри стало неловко. Что он делал? Выкрикивал проклятия, как Вольдеморт, или плакал, как младенец в кроватке?

– Никак не могла снять с тебя окаянт. – Гермиона явно хотела сменить тему. – Он прямо приклеился к груди. Теперь там шрам. Извини, пришлось отрезать обрывным заклятием. А еще тебя укусила змея, но я промыла и обработала рану диким бадьяном…

Гарри оттянул ворот потной футболки и посмотрел: на груди алел овальный след медальона. Отметины на предплечье уже заживали.

– Куда ты дела окаянт?

– В сумку. Пусть пока там полежит.

Он откинулся на подушки и глянул в осунувшееся, серое лицо Гермионы.

– Не надо было соваться в Годрикову Лощину. Это моя вина, целиком. Прости.

– Ничего не твоя. Я и сама хотела… Я правда думала, что Думбльдор оставил там меч.

– Ну что ж… мы оба ошиблись.

– А что произошло, Гарри? Там, наверху? Змея где-то пряталась? Вылезла, убила старуху и напала на тебя?

– Нет, – сказал он. – Старуха и была змея… или змея была она… как-то так.

– Ч-что?

Гарри закрыл глаза. Он еще чувствовал на себе запах Батильдиного дома, и от этого ужасные воспоминания казались почти реальностью.

– Батильда, наверное, давно умерла. А змея сидела… внутри нее. Сама-Знаешь-Кто оставил ее в Годриковой Лощине дожидаться нас. Ты оказалась права. Он знал, что я вернусь.

– Змея – внутри нее?

Гарри снова открыл глаза. У Гермионы был такой вид, точно ее вот-вот вырвет.

– Люпин предупреждал, что мы столкнемся с магией, какая нам и не снилась, – вспомнил Гарри. – Она молчала при тебе, потому что говорит только на серпентарго, но я ее, конечно, понимал и не заметил. Из спальни она послала сигнал Сама-Знаешь-Кому, я слышал у себя в голове, почувствовал, как он разволновался, он велел меня держать… а потом…

Гарри вспомнил, как змея вылезла из шеи Батильды: Гермионе лучше не знать таких подробностей.

– …она… превратилась в змею и напала.

Он посмотрел на следы от укуса.

– Она не должна была меня убивать, только задержать до прихода Сама-Знаешь-Кого.

Убей он змею, оно бы того стоило, но… Сердце заныло; Гарри резко сел, отбросил одеяло.

– Гарри, нельзя! Тебе нужен отдых.

– Это тебе нужно поспать. Не обижайся, но вид у тебя жуткий. Я в норме. Постерегу пока. Где моя палочка?

Гермиона не отвечала, отводила взгляд.

– Гермиона, где моя палочка?

Она прикусила губу, на глазах выступили слезы.

– Гарри…

– Где моя палочка?

Гермиона подняла палочку с пола и протянула Гарри. Палочка из остролиста с пером феникса разломилась, половинки держались на одном остове пера. Древесина распалась надвое. Гарри взял палочку, словно живое, тяжко раненное существо. Мозги не соображали – он запаниковал, в голове все поплыло. Он протянул палочку Гермионе:

– Почини. Пожалуйста.

– Гарри, вряд ли это возможно. При таких повреждениях…

– Пожалуйста, Гермиона, попробуй!

– Р-репаро!

Половинки соединились. Гарри поднял палочку повыше.

– Люмос!

Она слегка заискрилась и погасла. Гарри прицелился в Гермиону.

– Экспеллиармус!

Палочка Гермионы дрогнула, но осталась у нее в руке. Зато от несильной, вялой магии палочка Гарри вновь развалилась. Он в ужасе смотрел, отказываясь верить глазам… Эта палочка столько всего пережила…

– Гарри, – прошептала Гермиона тихо-тихо: он едва расслышал. – Мне очень-очень жаль. Кажется, это я виновата. Помнишь, когда мы спасались от змеи, я сотворила взрывное заклятие? Оно металось по комнате и, наверное… наверное, задело…

– Ты ведь не нарочно, – оцепенело сказал Гарри, совершенно опустошенный. – Мы… придумаем, как ее починить.

– Гарри, вряд ли получится, – повторила Гермиона. По щекам ее текли слезы. – Помнишь… как Рон сломал волшебную палочку? Когда вы попали в аварию. Она так и не стала прежней, пришлось купить новую.

Гарри подумал об Олливандере – тот у Вольдеморта в плену. Грегорович вообще умер. Где взять новую палочку?

– Ну что же, – произнес он с деланым спокойствием, – придется пока одолжить твою. На время дежурства.

Заплаканная Гермиона протянула ему свою палочку, и он поспешил уйти подальше, оставив ее сидеть у кровати.

Глава восемнадцатая Жизнь и ложь Альбуса Думбльдора

Всходило солнце. Чистое, бесцветное, бесконечное небо простиралось над Гарри, равнодушное к нему и его страданиям. Он сел у входа в палатку и глубоко вдохнул свежий воздух. Знать, что ты жив, и смотреть, как над заснеженными вершинами холмов восходит солнце, – казалось бы, высшее счастье. Но Гарри не мог его оценить: все вытесняла мысль об изуродованной палочке. Он поглядел на долину, укрытую снегом. Из безмолвной сверкающей дали еле слышно доносился звон церковных колоколов.