Гарпагон

– За полчаса до войны – да, не заметит. А за полстолетие? Тут, мой мальчик, главное заявить о себе так, чтобы тебя услышали даже те, кто никого кроме себя не привыкли слышать, и чтобы те, кто тебя услышали, были услышаны другими. Хотя… – Пророк задумался, – в случае с Третьей мировой войной одного полстолетия, пожалуй, будет действительно маловато.

Он замолчал. Посмотрел себе под ноги, поднял голову и повторил вопрос: зачем он, Введенский, пришел сюда.

– За тем ли, чтобы узнать, как исправить мир и стать великим?

– С чего вы взяли? Нет.

– Ладно, не скромничай. Желание стать великим присуще многим в твоём возрасте.

– Я не скромничаю, я просто реально оцениваю свои возможности.

Эти слова, сказанные Введенским тихо, полушепотом, так, словно он действительно стеснялся своих, как сам считал, не самых больших возможностей, развеселили Пророка.

– То есть, ты хочешь сказать, – засмеялся он тихим голосом, – что Иисус из Назарета, когда ему было семнадцать, спал и видел себя Царём Иудейским? Или что Сиддхартха Гаутама – отпрыск жестоких воинов, в те же лета мечтал стать образцом для подражания миллионов мирных буддистов?

– Я не говорил, что…

– Нет-нет, мой мальчик! Никому из людей не дано знать, на что он способен. Никому!

– А Высшему разуму?

– Что Высшему разуму?

– Высшему разуму известно, на что способен тот или иной человек?

Пророк согласно кивнул.

– Ему всё известно… Ну, или почти всё.

– И про меня тоже?

– И про тебя тоже.

– А можно у него узнать, на что я способен?

– Что ж, давай попробуем.

С этими словами Пророк высоко поднял голову, сощурился, отчего его прямоугольные зрачки превратились в тонкие горизонтальные линии, задумчиво пошевелил губами и замер, удивлённо вскинув брови. Повернул к Введенскому лицо, осмотрел его с головы до ног так, будто при первой встрече упустил нечто важное и, медленно проговаривая слова, сказал, что да, как это ни странно, но он, Елисей Ильич Введенский – отпрыск Данова племени, при удачном стечении обстоятельств способен увековечить своё имя в веках и народах.

– Но…

– Что? – затаив дыхание, спросил Введенский.

– Одних твоих способностей для этого всё же недостаточно – необходимо ещё огромное желание достичь поставленной цели, которого у тебя нет…

– Есть!

– И сила воли отречься от того, что стоит на пути её достижения.

Пророк замолчал.

– Это всё? – с надеждой на то, что других условий не будет, спросил Введенский.

– Тебе, мой мальчик, каким бы ты способным ни был, не обойтись без помощи Высшего разума. А чтобы получить эту помощь, ты должен заслужить её, то есть, доказать свою – как у вас раньше выражались – профпригодность.

– Я готов! – воскликнул Введенский. – Что я должен сделать для того, чтобы вы мне помогли стать великим?

– Что сделать? Да много чего. Но об этом позже. Тебя ждут.

Введенский нехотя согласился.

– Что ж, позже, так позже.

– Да! И последний вопрос… Ты когда-нибудь чувствовал, что не такой, как все?

Введенский смутился. Отвёл глаза и, как бы признаваясь в том, в чём при других обстоятельствах никогда бы не признался, сказал, что он: нет, а вот мама с бабушкой: да.

– Они, когда мной недовольны, часто говорят, что я ни от мира сего – ни от неё, ни от бабушки, ни от отца, которого, кстати говоря, у меня никогда не было.

Усмехнувшись, Пророк махнул рукой, дескать, иди. Безоблачное небо в ту же секунду стремительным вихрем обрушилось на равнину, скрутило в глубокую воронку и затянуло внутрь чёрной пропасти, испещрённой светом бесчисленных звёзд.

Очнулся Введенский от того, что Оля хлестала его по щекам.

– Ты чего? – ошалело пробормотал он.

Вместо ответа Оля бросилась ему на шею. Обвила её тоненькими ручками и заплакала-запричитала:

– Очнулся! Елисеюшка! Миленький мой! Очнулся!

Савелий Проскурин, Рыжик, Юдин, Кузнецов, Низамутдинов, образовавшие перед диваном полукруг, выпрямились и облегчённо выдохнули.

– А мы уж думали, Елисей, ты всё, – вытирая вспотевший лоб, прохрипел Проскурин.

– Что, всё?

– Остался в плену Высшего разума… А ты вон как – выкарабкался… Молодец.

Едва придя в себя, Введенский первым делом принялся утешать плачущую Олю. Он гладил её по голове, по плечам, говорил, что сам не понимает, как это произошло, и что в следующий раз, когда снова встретится с Пророком – посланником Высшего разума, обязательно выйдет из медитации по первому её зову.

Оля перестала плакать.

– Каким посланником?

– Необыкновенным!

Введенский взял Олину ладонь и, целуя её, в восторженных тонах принялся описывать Пророка – как он выглядел, как себя вёл, что говорил о будущем мира вообще и о Третьей мировой войне в частности. Хотел похвастать тем, что был принят им в ученики, но, увидев с каким недоверием одноклассники слушали его, решил повременить.

Спросил:

– Вы мне что, ребята, не верите?

Ребята переглянулись и сказали, что верить-то они ему верят – слышали, какие необыкновенные виденья иной раз посещают йогов во время длительных медитаций – однако всерьёз обсуждать эту тему не хотят по причине того, что обсуждать тут по большому счёту нечего.

– То есть, вы считаете: мне всё это привиделось, – уточнил Введенский. – Да?