Гарон

Пусти!! — рвалась наверх, и обессилила вконец, но не от битвы со льдом, что крепче стали, а от видений страшных: очень точных, до мимолетных запахов, оттенков настроенья, дня, от каждого движения души, и боли — своей, но, как чужой, чужой же — как своей. И видела себя, но чувствовала оппонента, того, кому не верила, кого пыталась уличить во лжи, и обрывала грубо, и злость срывала, завидовала, обижала. И чувствовала яд последствий страшных дел, творимых в мимолетном ослеплении, запале, желанье выместить отвратность настроенья. Конечно, своего. Ей было плохо, и она дарила зло, делилась с окружающими раздраженьем. Цепочка грязи, боли, зла, что связывала незнакомых, шла из ничего в ничто, и рушила, и била. Она не только Яну погубила, но массу незнакомых ей, ни в чем невиноватых: матерей, отцов, детей, старух убогих, наивных девушек и юношей неглупых, на первый взгляд не связанных ничем.

Яна задыхалась, в слезах тонула как в воде, и все четче понимала, что ад познать — ей наказанья мало, и век на сковороде ей не очиститься, не искупить страданья невольных жертв. И оправданья нет — ищи и не ищи, и мало славных дел. А черных столько, что на десяток жизней хватит искупить. Ей стало вдруг понятно, что ни к кому иному гарон бы не пришел, и ясно, как ее нашел. По следу дел пройти ему не трудно и отыскать того, кто горче всех солил…

Ты победил, — подумала, уже сдаваясь и принимая его вердикт. Смерть, что еще она заслужила?

Но тут раздался эльфа крик. Он, наконец, пробил преграду и смог рукой жену поймать, и вытащить на лед. Она не помогала, и ничего уже не понимала. Потом, как будто, мертвая лежала, не в силах слова молвить, вздохом воздух осквернить.

Яна смотрела через лед, как через стекло, и видела внизу не воду, а родной город зимним вечером, сверху, как будто, смотрела на него с неба. Заснеженный пустырь, девятиэтажки с огнями окон, и в одном она, еще малышка, рядом мама и сестра. Алечка совсем малютка, сосала соску. Яна ей показывала снег за окнами и елку на балконе, с улыбкой самой милой: `Смотри, Алюшка, скоро Новый год. Дед Мороз подарки нам принесет…

Она совсем еще ребенок: мила, тиха, послушна и добра. И кто бы мог подумать, что из этого добрейшего, милейшего созданья вырастит такая дрянь! Горгона, стерва!…

— Очнись! — как выстрел прозвучало. Эльф встряхнул ее, и губы мертвые, холодные накрыл, свое тепло, впуская в закоченевшее от боли сердце. Лед в душе растаял, слезами облегченья по щекам потек.

Яна застонала, моргнула, стряхивая наважденье.

— Что это было? — выдохнула, сев. Ощупала себя и поняла, что все еще жива. А Авилорн — неясно. Эльф бледен был, лежал без сил.

Еще одна жертва моих дел, — мелькнуло в голове у Яны. Она тряхнула волосами и зубы сжав, решила, что дойдет, и Авилорна к скалам принесет, дотащит если надо. Спасет его, во что бы то ни стало.

— Оставь, — взмолился Авилорн. Но девушка его подмышки подхватила и потащила прочь от полыньи.

— Прости, пожалуйста, прости…

Круг восьмой.

Они лежали на камнях, на берегу, и ледяная западня была уже не страшна. Они выжили, но какими усилиями?

Яна напоила Авилорна и, придерживая его голову, сидела, глядя на небо, но не верила, что видит его и оно настоящее:

— Знаешь, мне теперь ничего не страшно потому, что самое страшное позади, — сказала тихо.

Эльф хмыкнул, выказав сомненье.

— Прости меня, если я… А, впрочем, все равно — прости за все. Мне очень важно.

— Не за что.

— Ты слишком благороден, — вздохнула. Нет, ад все же подшутил над ней, а, может, Хаос? Свести двух разных по всем параметрам существ, и, мало того, сроднить их, сблизить настолько, что только от мысли потерять Авилорна — больно. Но невозможно думать, надеяться на счастливый финал. Тем более теперь, когда все скрытое открылось и стало столько Яне о себе известно, что до противности мерзка она самой себя. Ей гарон больше подходит — такой же низкий, пакостный и злой, он эгоист, она ничуть ему не уступает. А эльф, настолько великодушное и кроткое создание, что памятник при жизни заслужил и преклонения добродетелям безмерным, а недостатков — нет в нем, как ни посмотри. И то, что еще час назад ее раздражало в нем. Сейчас, казалось, правильным и нужным. И, как ни посмотри — одно достоинство сплошное. Не эльф, а идеал.

Авилорн сел, увидев, как помрачнело лицо девушки:

— Тебе нехорошо?

— Не стоит беспокоиться, вернее, я твоих тревог не стою. Я о себе подумала…

— Ты познакомилась с собою и не понравилась себе?

— Странно? Страшно. Не знала, что подобный ужас есть. Мне хотелось думать, я много лучше. Самообман.

— Не так. Ты не хотела знать себя с плохой стороны, рассматривала только ту, в которой ты себе по нраву, так было проще и не больно. Но не все открыла тайны, лишь прикоснулась, а уже переживаешь.

— Все много хуже — я думать не могу нормально о себе.

— Ты примирись с собой, с такой, какая есть, запомни плохое и больше не делай.

Яна криво усмехнулась:

— Ты издеваешься?

— Нет, серьезен.

— Примириться? — качнула головой. — Толпа из мыслей в голове. Со мной, конечно, дело ясно, но ты за что наказан?

— Чем? — удивился искренне.