Гарнизон

Резкий, короткий звук разорвал тишину, как удар плети. В первое мгновение Уве показалось, что Тамас выстрелил, он машинально и резко обнял Туэрку, прижал к себе, чувствуя под мешковатым комбинезоном худенькое тело девушки. Но комиссар всего лишь щелкнул пальцами, в иллюстрацию своих слов.

— Мы много лет не видели дом, снабжались кое‑как, со сторонних планет. Подкреплений почти не было, поэтому мы набирали пополнение, где придется. Мы стали забывать родной язык… И многие со временем задавали себе один вопрос — ради чего мы мотаемся по миру и погибаем в сражениях? Ради чего стали бездомными бродягами? Но я говорил малодушным, что таков наш суровый долг. Я говорил, что если сегодня мы защищаем людей, которых никогда не знали ранее и забудем после, то случись беда — и завтра кто‑то встанет на защиту нашего дома. И это было правильно. Но в тот день мы увидели, как Империум обходится с теми, кто не окупает армейскую спасательную операцию. И тогда вера моих солдат дрогнула. Но хуже всего…

До ушей Уве донеслось характерное ритмичное шорканье металла о металл — комиссар откручивал крышку фляги.

— Приобщишься? — почти весело спросил Тамас. Священник предсказуемо не ответил, и Хаукон продолжил после паузы, соответствующей одному, а то и двум глоткам, под тихий звук закрываемой крышки.

— Хуже всего было то, что и моя вера… поизносилась. Я мог карать малодушных, разубеждать сомневающихся, укреплять дух слабых… До тех пор, пока моя вера оставалась тверда, словно адамантин. Но как я мог истреблять сомнения в чужих душах, когда они поселились в моей собственной?.. И все же я исполнял свой долг, как мог, со всем старанием и прилежанием. До тех пор, пока мы не попали на Сеферис Секундус. Новая кампания, новые потери… и вот мы на переформировании, в этом благословенном месте. Бьюсь об заклад, ты и не слышал о таком месте, не так ли?

И вновь Лино прошептал что неразборчивое и почти бессвязное.

— Я так и думал. Это планета, превращенная в один сплошной рудник. Кладовая редкоземельных элементов и руд. Сияющая драгоценность в ожерелье ценнейших миров Империума. А еще…

Голос комиссара дрогнул и возвысился, теперь Тамас говорил, с трудом сдерживая застарелую ярость и злобу. Время, наверное, приглушило воспоминания и чувства, но точно не стерло их напрочь.

— А еще это мир, где само понятие "человек" подвергается осквернению, поп! Это мир, где правит вопиющая мерзость! "Империя Человечества" — гордо говорим мы, "Империя Людей". И этих самых людей — именем и властью бога — императора — на Сеферис превратили в рабочий скот, лишенный даже права на жизнь! Во благо империума, именем бога — императора.

Комиссар сник и продолжил с горькой печалью:

— Мы видели многое… Мы освобождали пленных из орочьих лап. Мы спасали тех, кого намеревались обратить в свое служение Тау. Но никогда мы не видели ничего столь же отвратительного и гнусного, как обыденный уклад Сеферис Секундус. Разве что эльдары — налетчики могли бы сравниться, но они враги, что продались Хаосу… А на Сеферис люди властвовали над людьми.

— Мир огромен, Хаукон, — негромко, как‑то очень потерянно проговорил Фаций Лино, и Холанн вспомнил, как совсем недавно слышал эти слова от Туэрки. Насколько же разнился смысл одной и той же фразы…

— Мир огромен, — повторил священник. — А человек несовершенен, и даже Бог — Император не смог изменить нашу изначально ущербную природу. Поэтому он дал нам Империум, как меньшее зло. Как узду, что сдерживает наши инстинкты, нашу тягу с разрушению, наше несовершенство. Но мир слишком велик… и всегда найдется место, где живется хуже других. Жаль, что ты этого не понял! Не понял, и позволил ереси отравить твою душу…

— Самые жестокие и злобные ксеносы не опускались до такой низости, как верные подданные Империума, ведомые наживой и верой в золотой трон. Твоей верой, поп, — сказал Тамас, и слова его отдались в ушах слушателей, словно шипение воды на раскаленном металле. — Мы сражались и умирали ради Империума. Той самой империи людей, которая обращалась с людьми хуже орков и эльдар. И ты никак не сможешь этого изменить, потому что так было!

— Бог — Император поймет и простит тебя, несчастный, — прошептал Лино. — Может быть простит…

— Мне не нужно его прощение, — усмехнулся комиссар. — Я уже хлебнул полной мерой его милость и щедрость. Впрочем, повесть близится к финалу… Дальше все достаточно скучно и буднично. На Сеферис меня привезли при смерти, а пока сшивали заново, остатки полка без присмотра окончательно впали в ересь. Отступничество выразилось в том, что солдаты отказались помогать Королевским Плетям в подавлении голодного бунта рудокопов. Полк… точнее к тому времени от него остался уже неполный батальон, раскассировали — после децимации, конечно. А мне выписали путевку прямиком в штрафной легион.

С издевкой и едкой иронией Тамас процитировал нараспев:

— "Ибо комиссар есть кость Бога — Императора во плоти его полков. И ежели плоть оказалась слаба, сие есть признак слабой, негодной кости, кою следует отторгнуть, немедля."

— Но ты здесь… — вопросил Фаций.