Гарики из Атлантиды. Пожилые записки

Впрочем, утешения и радости есть у любого возраста, как есть они при каждой ситуации. Мне рассказал одну историю приятель-врач из подмосковного поселка. Он уже там давно живет, и люди ходят к нему не только по лечебным, но и по житейским делам. Уважая в нем доброжелательство, познания, терпение и бесплатность душеспасительных бесед. Один из посетителей однажды выглядел весьма смущенным.

— Тимофей Сергеич, — начал он, — ты мне объясни такую штуку…

Он замялся, но продолжил через силу:

— У меня жена блядует, это весь поселок знает, и я тоже знаю, почему же у меня рога не растут?

Доктор без улыбки объяснил, что рога — это просто образ такой, так издавна говорят, а буквально не должны расти рога в подобных случаях, об этом вовсе не следует волноваться.

— Вот оно что, — успокоенно сказал бедняга, — тогда все ничего еще, а я-то думал, в организме кальция не хватает.

Такого рода утешения находятся всегда, и грех роптать, спасибо и за это. Неизменно каждый день восходит солнце, наступает утро, за которым расцветает полдень, мягко и медленно сперва, потом стремительно сгущаются сумерки, и падает кромешная ночь. В этом естественном круговороте мне привычно и комфортно, я как будто знаю наизусть, как надо жить и как потратить эти ежедневные сутки. Но поскольку мы живем в Иерусалиме, где за каждым окном спокойно и беззаботно распластана вечность, то и будничное житейское мельтешение здесь как будто другое: понимаешь, что не надо никуда спешить, что это просто бесполезно, и становится единственно ценным лишь сегодня проживаемый день. Но это ведь кому расскажешь, если человек не ощущает то же самое? А если ощущает, тогда зачем об этом говорить?

Мы часто и подолгу молчим об этом с Сашей Окунем. Острое чувство счастья, что мы живем в эпицентре чуда, помогает нам достойно выносить все мелкие бытовые подробности (вроде хронического безденежья, к примеру). А чувство своей ненужности никому и полной никчемности в век необузданного технического прогресса упасает от самомнения и иллюзий. А если вдруг нам улыбается удача, то она вдвойне прекрасна, ибо заглянула независимо от нас, по доброй воле и случайно. А что явилась ненадолго, так спасибо, что вообще зашла.

Естественно, что записи мои обрывочны и несвязны: это ведь иллюзия, что жизнь течет сплошным потоком. Вовсе нет! Она петляет и застывает, перемежается длительным полусонным существованием, вдруг снова делает рывок или зигзаг и вновь стоит на месте. А все пунктиры событий и встреч, новых мыслей и неожиданных происшествий — они пунктиры, потому ведь и прерывисты, и только так их можно записать. А время протекает через них и утекает. Так мы однажды выпили с утра, разговорились, после в гости съездили, вернулись, чтоб немного поработать, выпили еще — и неизвестно, куда делся весь февраль.

А когда именно и где нас ожидает смерть — нам не дано заранее узнать, поэтому и говорить об этом глупо.

Пару лет назад, будучи в России на гастролях, был я приглашен в одном городе попариться в сауне с местными крутыми людьми. Я согласился с удовольствием, ибо сухой пар очень люблю. Нас было шестеро, и все сначала шло прекрасно. По всей видимости, сауна была в распоряжении этих людей недавно, и они ее от парилки не отличали: на декоративное (под камень) покрытие печи брызгали они то квас, то шампанское. Но за дверью прямо был бассейн, и там я охлаждался от радушия хозяев.

И внезапно появился среди нас рослый молодой парень рекламного телосложения и в плавках — мне сейчас же объяснили, что это знаменитый местный банщик и массажист, сюда сегодня специально приглашенный.

Мне как гостю предоставлена была первая очередь. Парень показал рукой на третью полку. Вообще я не люблю в парилке верхнюю полку — нету ни здоровья, ни куража, но тут уж делать было нечего. Я расстелил там простыню, залез, лег на живот и приготовился терпеть положенное мне блаженство. Парень молча принялся за дело. Он веником меня хлестал, и ноги мне заламывал, и мышцы разминал, и поддавал все время пар, стряхивая с веника на печь кипяток из тазика. Горячая волна больно обжигала бок и спину — как только терпеть стало невмочь, я поднял голову слегка и повернул ее, чтобы сказать: спасибо, хватит.

И тут увидел вот что: пятеро моих хозяев вместо мирного плескания в бассейне тесной кучкой сгрудились у двери и за мною неотрывно наблюдали. Любопытство и азарт светились в их глазах. Нет, отнюдь не уровень терпежки хилого еврея волновал их (из них четверо были евреями) — им было интересно, как заезжий фраер из Израиля вынесет их русский пар.