Гарибальди

«Австрийцы всюду нас разыскивали, — продолжает он, — через многочисленных шпионов, т. е. попов, этих неутомимых предателей страны, терпевшей их на свое несчастье, австрийцы знали, что наша группа тает с каждым днем. Большая часть жителей была деморализована, напугана и боялась навлечь на себя опасность. Даже за большую цену я не мог достать проводников. Наше положение стало критическим».

Гарибальди ненавидел реакционное духовенство своей родины и продолжал приписывать ему значительную долю своих неудач. Богатые монастыри трепетали при его приближении. Гарибальди заставлял их оплачивать все нужды проходящего отряда. В монастырях же он обычно размещал своих солдат. Бывали случаи, что озлобленные реакционеры-монахи стреляли в гарибальдийцев из-за стен монастырей.

Гарибальди сделал все, что было в его силах, чтобы поддерживать пламя освободительной борьбы как можно дольше. «Австрийцы, — писал Энгельс, — недооценили этого человека, которого они называют атаманом разбойников; а между тем, если бы они потрудились изучить историю осады Рима и его похода из Рима в Сан-Марино, то они признали бы в нем человека необычайного военного таланта, выдающегося бесстрашия и весьма находчивого…»[36]

Убедившись в том, что дело с военной точки зрения проиграно, Гарибальди решил искать со своим отрядом убежища на территории крохотной республики Сан-Марино. Другого исхода у него не было. Бежать некуда: со всех сторон надвигались австрийские полчища! Арьергард гарибальдийцев почти вплотную соприкасался с авангардом австрийцев.

Приблизившись к границе Сан-Марино вечером 30 июля, Гарибальди отправил в качестве делегата Уго Басси просить у сан-маринского правительства убежища и съестных припасов для отряда. «Первый капитан-регент» республики Бельцоппи любезно принял делегата Гарибальди и объяснил ему, что никоим образом не может согласиться на нарушение нейтралитета Сан-Марино. «Что же касается съестных припасов, — добавил он, — то это другое дело. Это мы обязаны сделать во имя гуманности. Если гарибальдийцы голодны, завтра у самой границы им будет передано необходимое количество провизии».

Неожиданное нападение австрийцев, разбивших одну из небольших групп гарибальдийцев и отнявших у отряда единственную пушку, заставило Гарибальди перейти границу. Испуганные жители республики стали умолять Гарибальди по крайней мере не вступать в город Сан-Марино. В девять часов вечера Бельцоппи изменил свое решение и, опасаясь конфликта, пригласил гарибальдийцев в город. Он надеялся путем переговоров с австрийцами облегчить положение преследуемых.

— Мы готовы сложить оружие, — сказал Гарибальди, — если правительство Сан-Марино возьмет на себя труд переговоров и добьется, чтобы нам была сохранена жизнь и свобода. Обещаю, что если австрийцы нас не тронут, мы также не будем их атаковывать.

Вслед за тем Гарибальди написал приказ и прикрепил его у дверей монастыря капуцинов, расположенного у входа в город:

«Сан-Марино, 31 июля 1849 года.

Солдаты! Мы находимся сейчас в стране, которая согласилась дать нам убежище, и обязаны вести себя примерно. Я освобождаю вас от обязанности следовать за мною дальше. Отправляйтесь обратно на вашу родину, но помните, что Италия не должна пребывать в рабстве и позоре и что лучше умереть, чем жить рабами иноземцев!»

Правительство Сан-Марино решило сдержать слово и попытаться помочь гарибальдийцам своим посредничеством. Вот что рассказывает об этом очевидец событий Оресто Брицци: «Правительство отправило лейтенанта Браски к генерал-майору эрцгерцогу Эрнесту. Делегату было поручено узнать, не согласятся ли австрийцы на льготные условия капитуляции Гарибальди. Лейтенант Браски увидел в лагере эрцгерцога 2 500 солдат, изнемогавших от жары, озлобленных, с нетерпением ждавших разгрома неуловимого Гарибальди. Эрцгерцог заявил делегату, что действует от имени Верховного пастыря (папы) против врагов законного правительства. Поэтому единственное условие, которое для них приемлемо: сдаться без всяких условий на милость их повелителя. Он обещал по возможности пощадить республику и не начинать первым боя».