Гарибальди

В самых отдаленных уголках земного шара обездоленные и угнетенные трудящиеся были глубоко опечалены вестью о смерти знаменитого революционера: в убогих хижинах южноамериканских пеонов, в лачугах венгерских бедняков, в галицийских халупах — всюду жила надежда, что к ним когда-нибудь явится «великий освободитель», бесстрашный витязь свободы, и свергнет иго царей и помещиков.

В своей политической деятельности Гарибальди не мог подняться над уровнем мелкобуржуазных воззрений, которые господствовали среди демократических элементов итальянского национально-освободительного движения. Но его тесная связь с народными массами, его любовь к ним и понимание их нужд позволили ему, особенно в последние годы его жизни, понять историческую роль рабочего класса в национально-освободительном движении. «Я называю всех рабочих земного шара своими братьями». «Единственное общество, в котором я люблю находиться, — это общество рабочих». «Насколько благородны инстинкты рабочего, обнаруживается в серьезные моменты жизни и во время революции». Эти слова принадлежат Гарибальди. Он стремился также использовать недовольство крестьянских масс в интересах революционной национально-освободительной борьбы и для удовлетворения насущных нужд крестьян принимал при каждой возможности практические меры.

Гарибальди серьезно задумывался над решением социальных проблем. «Как подумаешь, — говорил он, — что такая ничтожная кучка людей пользуется или, лучше сказать, монополизировала блага цивилизованного общества и что такое множество людей страдает, начинаешь поистине сомневаться, пользуется ли хоть сколько-нибудь бедный класс этими благами цивилизации».

В высшей степени знаменательно, что в самые последние годы своей жизни Гарибальди разочаровался не только в конституционной монархии, но и в буржуазной республике. Он убедился во всей лживости мнимых «республиканских свобод» при господстве крупной буржуазии, разоряющей трудящиеся массы народа. «Дорогой Гюг! — писал он французскому поэту Кловису Гюгу (Hugues). — Республика всех этих Греви, Гамбетт и Ферри не только бросила Францию к ногам Бисмарка, но она осквернила (ha avvilito) великий идеал всей нашей жизни: демократическую республику. Что мы теперь сможем сказать политически неграмотным народным массам о республиканской системе, как мы сможем ее хвалить?.. Деспотизм находит себе поддержку в войне: а делает ли республика что-нибудь лучшее? Вы разделяете мои взгляды и знаете, что лучше умереть, чем жить опозоренным. А Франция господ Греви нас опозорила в Тунисе, в Марселе, всюду».

За год до того, как было написано это письмо, Гарибальди открыл энергичную кампанию в защиту всеобщего избирательного права. Он опубликовал «Манифест» к «Братьям-итальянцам», в котором говорил: «Чтобы иметь, нужно желать. Надо настаивать, пока цель наша не будет осуществлена. Мы хотели национального объединения: мы имеем его! Мы хотели получить Рим — мы имеем его! Мы хотим всеобщего избирательного права — мы будем его иметь! Истинно суверенная власть принадлежит народу. Отнимите у гражданина возможность свободно осуществлять эту власть, и у нас останется лишь деспотизм, надевший маску демократии, останется произвол, наряженный в одежду лисьей легальности» (Реджоло, 20 июня 1880 года).

Гарибальди один из немногих в свое время понял и оценил великое значение героической Парижской коммуны, в рядах которой сражались и умирали некоторые гарибальдийцы. В то время как многие «демократические» деятели Европы, считавшиеся левыми и передовыми, яростно выливали целые ушаты грязи по адресу Коммуны, в то время как Мадзини, «непреклонный республиканец и демократ», посвятил осмеянию Коммуны и I Интернационала множество ядовитых памфлетов и манифестов, — Гарибальди не побоялся открыто выступить в защиту людей, пс выражению Маркса, «штурмовавших небо», и назвал Интернационал «солнцем будущего».

Особенную чуткость в понимание роли Коммуны и Интернационала проявил Гарибальди в своем знаменитом письме к Джузеппе Петрони — председателю мадзинистского конгресса и вождю масонской организации (письмо из Капреры от 24 октября 1871 года). Об этом письме Энгельс писал Теодору Куно: «…его последнее письмо к Петрони представляет для нас громадную ценность. Если его сыновья в моменты всех великих кризисов проявят такой же правильный инстинкт, как и старик, то они смогут многое сделать»[75].

В своем письме Гарибальди со всей силой, искренно и правдиво становится на защиту Парижской коммуны: