Ему в ней нравилось буквально все: естественные жесты, улыбка, удивленно-заинтересованный взгляд, которым она реагировала на некоторые его суждения, то, как она морщит носик и откидывает со лба прядь темно-русых волос, как закидывает ногу на ногу, хмурится, говорит (что за голос – век бы слушал!), смеется или молчит. Потрясающе вкусный травяной, с цитрусовым оттенком, запах ее духов действовал на него возбуждающе, как наркотик, и Глеб с трудом сдерживался, чтобы не начать нюхать воздух, как собака. Он даже не удержался и спросил, какими духами пользуется спутница, и получил ответ:
– Не поверишь, но это отечественные духи «Лицом к лицу» фирмы «Северное сияние». Нравится?
– Очень! – признался он. – Я думал, что такие духи умеют делать только французы.
– Их продукция держится на рекламе и чужом мнении, а наша – на качестве. Причем любая продукция, не только парфюм. Я, например, и одежду покупаю отечественных производителей, разве что туфли ношу итальянские. А ты?
– Не обращал внимания, где и что покупаю, – виновато сказал Глеб, с легким сердцем наблюдая за игрой девочек. – Что нравится, то и покупаю.
О том, что большую часть жизни он ходит в спецодежде, приобретаемой группой обеспечения, Тарасов говорить не решился. Не стал он спрашивать и возраст Софьи, помня высказывание Раневской: настоящий мужчина – это мужчина, который точно помнит день рождения женщины и никогда не знает, сколько ей лет. Мужчина, который никогда не помнит дня рождения женщины, но точно знает, сколько ей лет, – ее муж.
Однако Софья все же заставила его рассказать, что он делал в Ярославле, хотя историю освобождения Акулины Глеб поведал без подробностей, приуменьшив свою роль и похвалив «помогавшую ему группу ОМОНа». После этого Софья стала смотреть на него другими глазами, как на героя, что волновало Тарасова еще больше и радовало одновременно, хотя он и отдавал себе отчет в том, что никогда не сможет сообщить женщине правду – кто он и чем занимается.
Еще больше их сблизило обоюдное признание в отсутствии «второй половины»: Софья оказалась разведенной, а Тарасов давно не жил с женой. Правда, сей факт вскрылся уже перед самой Москвой, и беседу-узнавание пришлось прекратить. Но Глеб совершенно точно знал, что они встретятся и ничто не сможет этому помешать.
Компания молодых «туристов», вожаком которой был черноволосый красавец с серьгой в ухе, приставший к Софье на вокзале в Ярославле, ехала в том же вагоне, но вела себя на удивление пристойно. Видимо, внушение, которое Тарасов сделал парню, подействовало и на всех его приятелей.
Прощались на площади трех вокзалов Москвы недолго.
Софья поцеловала Акулину, подала руку Глебу, глядя ему в глаза:
– Позвонишь?
– Непременно! – кивнул Тарасов, целуя пальцы женщины, потом вдруг неожиданно для себя самого поцеловал Оленьку. – До встречи, кроха. Скоро увидимся.
Брови Софьи прыгнули вверх, она с радостным недоверием посмотрела на дочь, спокойно принявшую проявление нежности от незнакомого, в сущности, мужчины, перевела взгляд на Тарасова.
– Вы делаете успехи, папа Акулины, она никогда никому чужому этого не позволяла…
– Значит, я не чужой, – улыбнулся Глеб. – Давайте, я возьму тачку и довезу вас до дома.
– Не стоит, мы доберемся сами, здесь пять минут езды. Меня дня три в столице не будет, позвони на всякий случай в пятницу вечером.
– Удачи!
– Тебе тоже.
Тарасов взял Акулину за руку, по привычке повел к стоянке служебных машин, где группа «Хорс» держала дежурную «Волгу», потом вспомнил, что он в бегах, и вернулся на площадь, ища глазами Софью с дочерью. Но тех уже не было видно, уехали. Настроение слегка упало, однако предаваться унынию было не в характере Тарасовых, и Глеб перевел мысли на анализ текущей ситуации. Ему предстояло решить множество проблем, главной из которых была Акулина.
Везти девочку к Сергею и Татьяне в Вологду после всех событий не хотелось, оставлять ее в Москве было не с кем. Оставались мама в Нижнем Новгороде, родственники в Ветлуге и дед Евстигней Палыч в деревне Карпунино под Ветлугой. Подъезжая к дому на частнике, Тарасов решил, что отправит Акулю к деду. Хотя бы до конца лета. Потом можно было подумать и над дальнейшей судьбой девочки. Мысль оставить ее с Софьей сначала была робкой и мимолетной, однако вскоре завоевала право на обдумывание, и в глубине души Глеб понял, что хочет уже сейчас предложить женщине стать его женой…
– В омут с головой, – вслух проговорил он, входя в квартиру.
– Что, папа? – с удивлением посмотрела на него Акулина.
Он закрыл дверь, присел перед дочерью на корточки, заглянул в карие, теплые, с золотыми звездочками (папина дочка!) глаза:
– Тебе понравилась Оленька?
– Понравилась, – кивнула Акулина.
– А ее мама?
– Очень, – улыбнулась девочка и лукаво прищурилась. – А тебе она разве не понравилась?
Глеб улыбнулся, чувствуя облегчение.
– Очень!
– Тогда пусть живет с нами. Мы с Олей будем вместе в школу ходить, она тоже перешла в третий класс.
– Значит, ты не против?
– Конечно, нет.