Ганнибал. Бог войны

– Хорошо. Мы послали к вам дозор с целью узнать, не двигаются ли римские войска на юг. Гиппократ и Эпикид знают, что Марцелл собирается предпринять наступление на город, и хотят знать, когда.

Квинт перевел Кораксу. Тот ответил на ломаном греческом:

– Звучит разумно. Продолжай.

– Есть еще поблизости ваши войска? – спросил переводчик.

– Поблизости нет.

Это обрадовало Коракса.

– А какова сила сиракузского гарнизона?

Квинт перевел. Пленник нахмурился, а потом неожиданно улыбнулся.

– Какая разница, если вы узнаете? Вам никогда не взять город. В его стенах до тридцати тысяч вооруженных солдат.

– Тридцать тысяч? – переспросил Коракс, который понимал числа. – И сколько из них профессиональных солдат?

Тут же вопрос был задан по-гречески.

– Более двух третей. Когда начнется осада, у них будет время обучить остальных, – с вызовом ответил Клит. – Кроме того, Гиппократ и Эпикид освободили около пяти тысяч рабов, и те пополнят войско. Их вооружили и обучают.

Кораксу понадобилось какое-то время, чтобы переварить это, но он никак не прокомментировал. Такое количество защитников означало стойкое сопротивление любому штурму. Квинт и так не думал, что взять город будет легко, но это была плохая новость.

– А как насчет катапульт и прочих орудий? Сколько их? – спросил Коракс.

– Катапульт? – Клит расслышал это слово. – Точно не знаю, но много. Десятки и десятки, от маленьких до ужасных, способных метать камни размером с алтарь в храме. – Он подмигнул. – У нас нет недостатка в средствах защиты.

Центурион нахмурился, когда Квинт перевел слова пленника.

– Неудивительно, – проворчал он. – Такой город, как Сиракузы, не простоял бы сотни лет без надежной защиты. Там наверняка есть собственные колодцы, и провизии хватит на много месяцев. Не считая снабжения по морю – его будет трудно пресечь. Осада может оказаться долгой. – Он посмотрел на Клита. – Но в конце концов Рим победит.

– Это мы еще посмотрим, – ответил тот, когда воин перевел. – Скоро нам на помощь придет Карфаген.

Слово «Карфаген» и тон, каким ответил Клит, не требовали перевода, но Квинт все же перевел. Услышав, Коракс осклабился, отчего лицо его стало еще страшнее.

– Когда-нибудь мы увидим, кто оказался прав, – и ставлю свое левое яйцо, что это будет не он. Переведи этому псу. И пускай он идет.

– Меня не устроит лишь одно яйцо твоего центуриона, – сказал Клит с улыбкой, но она не коснулась его глаз, выражавших совсем другое.

Квинт не удосужился перевести.

– Ты свободен.

Клит наклонил голову в сторону Коракса, тот ответил тем же.

– Могу я взять меч? – спросил грек, указав на изящный копис на земле рядом, и Квинт восхитился его бесстрашием.

– Он хочет взять свой меч, центурион.

– Для этого он должен поклясться, что не будет нападать ни на кого из наших людей ни днем ни ночью, – ответил Коракс.

Квинт подошел и подобрал оружие. Клинок был покрыт кровью. Римской кровью, злобно подумал гастат и с опаской приблизился к Клиту. Он никогда не возвращал оружие врагу.

– Ты должен дать клятву не причинять нам вреда ни днем ни ночью.

– Клянусь перед Зевсом Сотером не делать этого, – сказал Клит, протянув руку к копису.

Квинт поколебался в нерешительности. Они смотрели друг на друга поверх меча. В глазах Клита пылал огонь.

– Если мы встретимся снова, я убью тебя и твоего центуриона.

– Можешь попробовать. Мы будем готовы, – злобно ответил Квинт. – А теперь иди.

Без лишних слов Клит перешагнул через тела своих солдат и пошел по направлению к Сиракузам.

– Мужественный человек, – заметил Коракс. – Если все защитники Сиракуз похожи на него, осада может продлиться дольше, чем думает Марцелл.

Глава IV

– Мы увидим бабуку?

Аврелия улыбнулась. Тонкий голосок Публия, как всегда, коверкал слово «бабушка». Ее мать терпеть такого не могла. Сколько бы дочь ни говорила ей, что он в конце концов научится говорить правильно, Атия всегда поправляла его. Мать с нежностью смотрела на сына сверху, держа за ручку.

– Да, милый. Скоро мы увидим бабушку. Уже недалеко.

Уже вовсю было утро – самое безопасное время, чтобы прогуляться по Риму, а эта часть Палатина была респектабельным районом. И все же серые глаза Аврелии обежали людную улицу, высматривая возможные опасности. Жестокое нападение, пережитое ею перед рождением Публия два с половиной года назад, навеки оставило рубец. Элира, ее иллирийская рабыня, шла за нею по пятам – компания и одновременно ограда от преступников. В двух шагах впереди шел Агесандр. После смерти Суни, друга Ганнона, Аврелия не доверяла отцову надсмотрщику, даже боялась его, но на грязных улицах столицы была рада присутствию мужчины.