Ган Исландец

— О, сударыня, простите меня! До сих пор мы не встречали ни одного живого существа, которое бы не относилось к нам враждебно. Простите меня, если я не доверяла вам.

Незнакомка улыбнулась.

— Как, дитя мое! До сих пор вы не встречали еще ни одного дружеского существа?..

Щеки Этели вспыхнули румянцем. Одну минуту она колебалась в нерешимости.

— Да… Богу известно, что мы нашли только одного друга…

— Одного? — поспешно спросила незнакомка. — Прошу вас назовите мне его; вы не знаете как это важно… для спасения вашего батюшки… Кто этот друг?

— Не знаю, — сказала Этель.

Незнакомка побледнела.

— Вы насмехаетесь надо мной, между тем как я хочу вам помочь. Подумайте, дело идет о жизни вашего отца. Кто он? Скажите мне, кто этот друг, о котором вы мне говорили?

— Бог мне свидетель, сударыня, что я знаю только его имя: Орденер.

Этель произнесла эти слова с таким затруднением, которое испытываем мы, открывая постороннему человеку священное имя, пробуждающее в нас самые отрадные воспоминания.

— Орденер! Орденер! — с странным волнением повторила незнакомка, конвульсивно теребя белые кружева своего покрывала. — А как зовут его отца? — спросила она, запинаясь.

— Не знаю, — ответила молодая девушка. — Что мне за дело до его семьи и отца. Орденер, сударыня, самый благородный человек в мире!

Увы! Тон этих слов открыл сердечную тайну Этели.

Незнакомка приняла спокойную важную осанку и спросила, устремив на молодую девушку пристальный взгляд.

— Слышали вы о скорой свадьбе сына вице-короля с дочерью нынешнего великого канцлера, графа Алефельда?

Она принуждена была повторить свой вопрос, чтобы привлечь на него внимание Этели, мысли которой блуждали вдали.

— Кажется, слышала.

Ее спокойствие и равнодушие по-видимому донельзя поразили незнакомку.

— Ну, что же вы думаете об этом союзе?

Невозможно было приметить хотя бы малейшую перемену во взорах Этели, когда она ответила:

— По правде сказать, ничего. Дай Бог, чтобы союз их оказался счастливым.

— Но ведь граф Гульденлью и граф Алефельд, родители помолвленных, заклятые враги вашего отца.

— Все же я желаю счастия их детям, — тихо повторила Этель.

— Мне пришло в голову, — продолжала коварная незнакомка, — так как жизнь вашего отца находится в опасности, вы могли бы, по случаю предстоящего брака, просить помилование у сына вице-короля.

— Бог наградит вас за вашу добрую заботливость, сударыня. Но разве просьба моя дойдет до сына вице-короля?

Искреннее простодушие этих слов до такой степени поразило незнакомку, что та вскрикнула с изумлением.

— Как! Разве вы его не знаете?

— Этого вельможу! — удивилась Этель. — Вы забываете, что до сих пор я не делала шагу из этой крепости.

— Это правда, — пробормотала сквозь зубы незнакомка. — Что же лгал мне этот выживший из ума Левин? Очевидно, она не знает его…

— Однако, это немыслимая вещь! — продолжала она громким голосом, — Вы должны были видеть сына вице-короля, он был здесь.

— Может быть, сударыня. Но из всех, приходивших сюда я не знаю никого, кроме моего Орденера…

— Вашего Орденера!.. — перебила незнакомка и продолжала, как бы не примечая смущение Этели: — Знаете вы молодого человека с благородной открытой физиономией, с стройным станом, с важной твердой поступью? Взор его величествен и благосклонен, лицо нежное, как у молодой девушки, волосы каштановые?..

— Ах! — вскричала несчастная Этель. — Это он! Это жених мой! Мой обожаемый Орденер! Не слыхали ли вы о нем чего?.. Где вы встретились с ним?.. Не правда ли, он сказал вам, что удостоил меня своей любовью? Говорил вам, как горячо я люблю его? Увы! У несчастной узницы нет другого утешение в этом мире!.. Великодушный друг! Нет еще недели, как стоял он на этом самом месте в зеленом плаще, под которым билось его благородное сердце, с черным пером, так красиво развевавшемся над его прекрасным челом!..

Этель вдруг замолчала. Она приметила, что незнакомка дрожит, бледнеет и краснеет; и наконец услышала эти безжалостные слова.

— Несчастная! Ты любишь Орденера Гульденлью, жениха Ульрики Алефельд, сына смертельного врага твоего отца, вице-короля Норвегии.

Этель упала без чувств.

XXXVII

— А что, старый товарищ Гульдон Стайнер, вечерний-то ветерок не на шутку хлещет по моему лицу волосьями моей шапки?

С этими словами Кеннибол, отведя на минуту взор свой от великана, шествовавшего во главе мятежников, обратился к одному из случившихся возле него горцев.

Стайнер покачал головой, и тяжело вдохнув от усталости, переложил знамя с одного плеча на другое.

— Гм!.. Я полагаю, начальник, что в этих проклятых ущельях Черного Столба, где ветер бушует как поток, нам не согреться и на раскаленных угольях.

— Надо будет развести такой костер, чтобы всполошились все старые совы на вершинах скал и в развалинах. Терпеть не могу я этих сов; в ужасную ночь, когда привиделась мне фея Убфем, она явилась передо мною в виде совы.