Ган Исландец

— Это смотря по тому, в чем состояло святотатство, — ответил палач.

— Ну, положим, поругание мертвеца?

С минуты на минуту, дрожащий от ужаса Бенигнус ожидал, что отшельник назовет его по имени.

— В былое время, — хладнокровно отвечал Оругикс, — святотатца закапывали в землю живым вместе с поруганным трупом.

— А теперь?

— Теперь наказание легче.

— Легче! — повторил Спиагудри, едва дыша.

— Да, — продолжал палач с довольным и небрежным видом артиста, говорящего о своем искусстве, — сперва каленым железом клеймят ему икры буквою С…

— А потом? — чуть не вскрикнул старый смотритель, над которым было бы затруднительно произвести эту часть наказания.

— А потом, — продолжал палач, — довольствуются его повешанием.

— Пощадите! — вскричал Спиагудри, — повесить человека!

— Что это с ним? Он смотрит на меня с видом преступника, взирающего на виселицу.

— С удовольствием вижу, — заметил отшельник, — что люди возвращаются к правилам гуманности.

В эту минуту стихнувшая буря позволила отчетливо различить ясный, прерывистый звук рога.

— Николь, — заметила жена палачу, — это погоня за каким-нибудь злодеем, это рог полицейских.

— Рог полицейских! — повторил каждый из присутствующих с разнообразным оттенком в голосе, а Спиагудри с выражением величайшего ужаса.

В ту же минуту кто-то постучался в дверь башни.

XIII

Левиг, большое селение, расположенное на северном берегу Дронтгеймского залива, примыкает к цепи низких холмов, голых или причудливо испещренных участками обработанной земли, подобно мозаичной плоскости, сливающейся с горизонтом.

Селение представляет невеселый вид. По обеим сторонам узких, извилистых улиц лепятся деревянные и тростниковые хижины рыбаков, конические землянки, где доживают остаток своих дней дряхлые рудокопы, которым сбереженная на черный день копейка позволяет отдохнуть на старости лет; легкие срубы, которые охотник за сернами кроет соломой и обивает звериными шкурами, по возвращении с охоты.

На площади, где видны теперь развалины большой башни, возвышалась тогда древняя крепость, воздвигнутая Гордою, метким стрелком, владетелем Левига и соратником языческого короля Гольфдана. В 1698 году в ней жил синдик селение, пользовавшийся самым лучшим жилищем, которое уступало лишь жилищу серебряного аиста, каждое лето гнездившегося на остроконечной колокольне церкви, подобно белому шарику на заостренной шапке мандарина.

В тот самый день, когда Орденер прибыл в Дронтгейм, в Левиге высадился незнакомец, сохранявший строжайшее инкогнито. Его золоченые носилки, не имевшие впрочем герба, его четыре рослых лакее, вооруженных с ног до головы, сразу сделались предметом любопытства и толков левигского населения.

Хозяин «Золотой Чайки», маленькой таверны, где остановился этот вельможа, тотчас принял таинственный вид и на все вопросы отвечал: «Не знаю» — таким тоном, каким говорят: я-то все знаю, но вы не узнаете ничего. Рослые лакеи были немее рыб и мрачнее отверстие шахты.

Синдик заперся сперва в своей башне, ожидая по своему сану, что незнакомец первый сделает ему визит. Однако вскоре поселяне с удивлением приметили, как он дважды тщетно пытался пробраться в «Золотую Чайку» и напрасно выжидал приветствие путешественника, сидевшего у открытого окна таверны. Кумушки заключили из этого, что незнакомец открыл синдику свой высокий сан, но ошиблись. К синдику являлся только лакей незнакомца визировать паспорт своего барина, и синдик успел рассмотреть на зеленой восковой печати пакета два сложенные накрест жезла, поддерживающие горностаевую мантию, увенчанную графской короной на щите, вокруг которого обвиты были цепи ордена Слона и Даннеброга. Этого наблюдение достаточно было для сметливого синдика, страстно желавшего добиться у главного канцлера должности синдика Дронтгеймского округа. Но он скоро разочаровался в своих ожиданиях, так как вельможа не принимал никого.

Вечером на второй день по прибытии путешественника в Левиг, содержатель гостиницы вошел в его комнату с низким поклоном и доложил о гонце, ожидаемом его светлостью.

— Пусть войдет, — сказал его светлость.

Минуту спустя, гонец вошел, старательно запер дверь и поклонившись до земли незнакомцу, в почтительном молчании ожидал, пока с ним заговорят.

— Я ждал вас сегодня утром, — промолвил вельможа, — что такое задержало вас?

— Интересы вашей милости, граф, у меня нет других.

— Что делает Эльфегия, Фредерик?

— Оне в вожделенном здравии…

— Да, да, — нетерпеливо перебил граф, — нет ли у вас чего-нибудь интереснее? Что нового в Дронтгейме?

— Решительно ничего, за исключением того, что барон Торвик вчера прибыл туда.

— Да, я знаю, он хотел посоветоваться с этим мекленбуржцем Левиным на счет предполагаемого брака. Может быть вам известен результат свидание его с губернатором?

— До моего отъезда, сегодня в полдень, он еще не виделся с генералом.

— Что! Ведь он прибыл накануне! Я не понимаю вас, Мусдемон; виделся ли он с графиней?

— Тоже нет, граф.

— Значит только вы видели его?

— Нет, милостивый граф. К тому же я не знаю его в лицо.

— Так каким же образом, если никто его не видел, знаете вы, что он в Дронтгейме?