Как так «странно»?
Первый могильщик
Да именно так, что лишился рассудка.
Гамлет
На какой почве?
Первый могильщик
Да здесь же, в Дании; я здесь могильщиком с молодых годов, вот уж тридцать лет.
Гамлет
Сколько времени человек пролежит в земле, пока не сгниет?
Первый могильщик
Да что ж, если он не сгнил раньше смерти – ведь нынче много таких гнилых покойников, которые и похороны едва выдерживают, – так он вам протянет лет восемь, а то и девять лет; кожевник, тот вам протянет девять лет.
Гамлет
Почему же он дольше остальных?
Первый могильщик
Да шкура у него, сударь, от ремесла такая дубленая, что долго не пропускает воду; а вода, сударь, великий разрушитель для такого собачьего мертвеца. Вот еще череп; этот череп пролежал в земле двадцать лет и три года.
Гамлет
Чей же это?
Первый могильщик
Сумасброда одного собачьего; по-вашему, это чей?
Гамлет
Право, не знаю.
Первый могильщик
Чума его разнеси, шалопая сумасбродного! Он мне однажды бутылку ренского на голову вылил. Вот этот самый череп, сударь, это – череп Йорика, королевского шута.
Гамлет
Этот?
Первый могильщик
Этот самый.
Гамлет
Покажи мне.
Горацио
Какую, мой принц?
Гамлет
Как ты думаешь, у Александра был вот такой же вид в земле?
Горацио
Точно такой.
Гамлет
И он так же пахнул? Фу!
Горацио
Совершенно так же, мой принц.
Гамлет
На какую низменную потребу можем мы пойти, Горацио! Почему бы воображению не проследить благородный прах Александра, пока оно не найдет его затыкающим бочечную дыру?
Горацио
Рассматривать так – значило бы рассматривать слишком пристально.
Гамлет
Нет, право же, ничуть; это значило бы следовать за ним с должной скромностью и притом руководясь вероятностью; например, так: Александр умер, Александра похоронили, Александр превращается в прах; прах есть земля; из земли делают глину, и почему этой глиной, в которую он обратился, не могут заткнуть пивную бочку?
Державный Цезарь, обращенный в тлен,
Пошел, быть может, на обмазку стен.
Персть, целый мир страшившая вокруг,
Платает щели против зимних вьюг!
Но тише! Отойдем! Идет король.
Входят священники и прочив процессией; тело Офелии, следом Лаэрт и провожающие, король, королева, их свита и прочие.
С ним королева, двор. Кого хоронят?
И так не по обряду? Видно, тот,
Кого несут, отчаянной рукой
Сам жизнь свою разрушил; кто-то знатный.
Посмотрим издали.
Лаэрт
Какой еще обряд, скажите?
Гамлет
Это
Лаэрт, достойный юноша; смотри.
Лаэрт
Какой еще обряд?
Первый священник
Чин погребенья был расширен нами
Насколько можно; смерть ее темна;
Не будь устав преодолен столь властно,
Она ждала бы в несвятой земле
Трубы суда: взамен молитвословий,
Ей черепки кидали бы и камни;
А ей даны невестины венки,
И россыпи девических цветов,
И звон, и проводы.
Лаэрт
И это все, что можно?
Первый священник
Все, что можно;
Мы осквернили бы святой обряд,
Спев реквием над ней, как над душою,
Отшедшей с миром.
Лаэрт
Опускайте гроб.
И пусть из этой непорочной плоти
Взрастут фиалки! – Слушай, черствый пастырь,
Моя сестра творца величить будет,
Когда ты в муке взвоешь.
Гамлет
Как! Офелия?
Королева
Красивые – красивой. Спи, дитя!
Я думала назвать тебя невесткой
И брачную постель твою убрать,
А не могилу.
Лаэрт
Тридцать бед трехкратных
Да поразят проклятую главу
Того, кто у тебя злодейски отнял
Высокий разум! – Придержите землю,
В последний раз обнять ее хочу.
Теперь засыпьте мертвую с живым
Так, чтобы выросла гора, превысив
И Пелион и синего Олимпа
Небесное чело.
Гамлет
Кто тот, чье горе
Так выразительно; чья скорбь взывает
К блуждающим светилам, и они,
Остановясь, внимают с изумленьем?
Я, Гамлет Датчанин.
Лаэрт
Иди ты к черту!
Гамлет
Плоха твоя молитва.
Прошу тебя, освободи мне горло;
Хоть я не желчен и не опрометчив,