Гамильтон

- Нет, не сможешь. Невозможно одновременно заниматься делом и нянчиться с ребенком. Они же почти убили нас троих - Ричарда, Жан-Клода и меня. А нас ведь нелегко убить, Эдуард. Эти типы чертовски хороши, и очень опасны. Ты правда хочешь, чтобы Питер отправился на свое первое дело против чего-то настолько жуткого?

- Нет, - ответил Эдуард. - Но он приехал. Выбор передо мной стоял такой: взять его с собой или позволить добраться сюда самостоятельно.

- Ему шестнадцать, Эдуард. Ты его отец. Надо было сказать «нет», и заставить послушаться.

- Я еще не женат на его матери, Анита. Официально я ему не приемный отец.

- Но он видит в тебе отца.

- Не тогда, когда ему это невыгодно.

- И что бы это означало?

- Что иногда мне не хватает того авторитета, каким обладал бы настоящий отец. Что я всегда буду задумываться, стал бы он таким, будь он мне настоящим сыном, или нет, или мы в любом случае пришли бы к сегодняшнему положению дел.

- Он в коридоре, вооруженный. У него больше одной пушки и по меньшей мере, один нож. Он носит их так, словно ему не впервой. Чему ты, черт подери, его учишь, Эдуард?

- Тому, чему учит своего сына любой отец.

- И чему же это?

- Тому, что умеет сам.

Я просто уставилась на него, сознавая, что на моем лице проступает тихий, нарастающий ужас.

- Эдуард, только не делай из него младшее подобие себя!

- После того нападения, Анита, он был постоянно напуган. Его психотерапевт считал, что боевые искусства, с помощью которых он мог бы защитить себя, помогут. И это так. Через какое-то время он перестал видеть кошмары.

- Одно дело учиться защищать себя, и совсем другое - то, зачем он сейчас стоит там, в коридоре. В его глазах - потеря невинности. А… о, черт, я не знаю, что еще не так, или чего не должно быть, но узнаю, как только увижу.

- В твоих глазах - то же самое, Анита. И тот же взгляд у меня.

- Он не такой, как мы, - произнесла я.

- Он убивал дважды.

- Он убил оборотня, убившего его отца, который мог убить их всех. И женщину, которая его изнасиловала.

- Как мило думать, будто причина, по которой забираешь у кого-то жизнь, имеет значение. Может, и имеет, только тому, что внутри тебя, это безразлично. Ты либо спишь по ночам, либо нет. Питера убийства не беспокоят, Анита. Его беспокоит только то, что та сучка с ним вытворяла. Его беспокоит то, что он не мог защитить сестру.

- Бекку никто не насиловал, - возразила я.

- Слава богу, нет, но рука все еще иногда ее беспокоит. Ей приходится делать силовые упражнения. Рука, правда, работает, но не на все сто процентов.

- А человек, сделавший это с ней, уже мертв, - сказала я.

Эдуард просверлил меня взглядом голубых глаз.

- Ты убила его для меня.

- Ты был немножко занят.

- Ага, тем, что умирал.

- Но не умер же.

- Я был на грани смерти. Но я знал, что ты спасешь детей. Знал, что все поймешь правильно.

- Эдуард, не делай этого.

- Не делать чего? - спросил он.

- Не заставляй меня тоже отнимать у Питера детство.

- Он давно не ребенок, Анита.

- Но и не взрослый, - возразила я.

- А как можно повзрослеть, если никто тебя этому не учит?

- Эдуард, мы выступаем против самых опасных вампиров, каких мы когда-либо встречали. Питер еще недостаточно хорош для этого. Как бы хорошо ты его не учил, он не мог достичь необходимого уровня. Если хочешь, чтобы его убили - ладно, он твой сын, но я в этом участвовать не стану. Не стану помогать ему умереть в попытке пробудить в нем эту мачистскую фигню. Просто не стану. Ты меня понимаешь? Не позволю. Может, ты и не сможешь отправить его домой, а я смогу.

- Как? - полюбопытствовал он.

- Что значит - как? Скажу ему убираться домой, пока его тут не прикончили.

- Он не уедет.

- Я могу продемонстрировать ему, что он не годится на это, Эдуард.

- Не нужно унижать его, Анита, прошу тебя.

Это «прошу тебя» меня и достало.

- По-твоему, ему лучше умереть, чем быть униженным?!

Эдуард сглотнул так громко, что я услышала. Он отвернулся, чтобы я не могла видеть его лица. Дурной знак.

- Когда мне было шестнадцать, я бы лучше сдох, чем позволил любимой женщине себя унизить. Он шестнадцатилетний парень. Не делай этого с ним.

- Постой, что ты сказал?

- Я сказал: «Он шестнадцатилетний парень. Не делай этого с ним».

Я подошла к нему и встала так, чтобы видеть его глаза.

- Я не об этой части.

Эдуард взглянул на меня, и в его глазах стояла настоящая боль.

- Господи, Эдуард, да в чем дело?

- Его психотерапевт говорит, что то, что это с ним произошло в момент полового созревания, сыграло свою роль.

- К чему ты ведешь?

- Это означает, что в его представлении секс неотделим от насилия.

- Так, теперь подробней.

- За этот год у него было две подружки. Первая была совершенством - тихая, уважительная, хорошенькая. Они очень славно смотрелись вместе.

- И что случилось?

- Однажды вечером позвонили ее родители и спросили, что за чудовище наш сын, что причинил боль их девочке.

- Какую такую боль он ей причинил?

- Вполне ожидаемую. Она была девственницей, а прелюдия была недостаточной.

- Бывает, - заметила я.

- Но, когда девочка сказала ему, что ей больно, он не остановился.

- Похоже на претензии недовольного покупателя, Эдвард.