Я повесил трубку и покачал головой, поджав губы. Обязательно ли мне здесь оставаться? Только гений способен задать столь дурацкий вопрос. Продолжая качать головой, я снова снял трубку и набрал другой известный мне номер: WA 9-8241. Я не стал набирать номер управления полиции, так как хотел сообщить об убийстве лично инспектору Кремеру или, по крайней мере, сержанту Пэрли Стеббинсу, в зависимости от того, кто из них на дежурстве.
Глава 11
Похоже, пара электриков установила у меня в черепушке музыкальный автомат и осталась проверить, сколько мелодий он может играть одновременно. Судя по шуму, не меньше дюжины. И еще электрики эти прыгали вверх-вниз, чтобы выяснить, какую вибрацию выдержит моя голова. Впрочем, возможно, это были не электрики, а целый оркестр, и музыканты тоже скакали вверх-вниз. Чтобы посмотреть, что там происходит, мне пришлось закатить глаза. От такого усилия мои веки разлепились, и передо мной возник будильник на прикроватном столике. Прекратив вращать глазами, я сконцентрировался на циферблате. Семнадцать минут двенадцатого. Шум производил не музыкальный автомат и не оркестр, а наш внутренний телефон. Кто-то положил палец на кнопку и продолжал непрерывно жать. Дурдом! Я мог бы просто взять и выдернуть шнур, но для этого необходимо было проявить героизм и включить здравый смысл, что оказалось выше моих сил. Поэтому я, решив не выдергивать шнур, снял телефонную трубку и поднес ее ко рту:
– Ну что еще?
В трубке послышался голос Вулфа:
– Я на кухне. Во сколько ты вернулся домой?
– Без девяти минут семь. И выпил на три пальца бурбона, пока готовил себе гренки с молоком. Я собирался поспать до обеда. А что вы делаете на кухне?
– Мистер Кремер в кабинете. У тебя есть информация, которую мне нужно знать?
– Да. Лейтенант Роуклифф стал заикаться еще сильнее. У сержанта Стеббинса перевязан средний палец левой руки. Наверное, клюнул какой-нибудь голубок, которому Стеббинс собирался насыпать соли на хвост. Помощник окружного прокурора Скиппл, которого я раньше не видел, решил внести поправки в конституцию: человек виновен, пока не докажет обратное. На этом все. Впрочем, в моих ответах на десять тысяч вопросов и в подписанном мной протоколе допроса не было ничего такого, что могло бы повлиять на ваш план действий, если таковой имеется. Я даже умудрился напрямую не признаться, что Салли – ваша клиентка. Теперь насчет Калмуса. Его ударили сзади по голове, возможно, стоявшей на столе тяжелой металлической пепельницей, а затем удавили шнуром от жалюзи. По предварительной оценке судмедэксперта, смерть наступила от двух до пяти часов назад. А где Салли?
– В Южной комнате. – (Даже по прошествии трех дней Вулф не сказал: «В своей комнате».) – Ее осматривает доктор Волмер. Но до того, как она приняла снотворное, я объяснил ей, что следует говорить, если спросят, зачем вы поехали домой к Калмусу. Когда ты спустишься на кухню?
– Ой, часов через шесть, не раньше. А чего хочет Кремер? Я ему точно не нужен. Он и так всю ночь морочил мне голову. Ему что, нужна Салли?
– Без понятия. Когда он явился, я сразу удалился на кухню, а Фриц провел его в кабинет. У Кремера наверняка хватит наглости процитировать твои слова, даже кое-что из твоих письменных показаний. Ты должен при этом присутствовать. Сможешь спуститься через десять минут?
– Смогу, но не буду. Через двадцать. Передайте Фрицу, что я не откажусь от апельсинового сока и кофе.
Вулф сказал «конечно» и повесил трубку, а я сладко потянулся, широко зевнул и выключил электрическое одеяло. После чего встал с постели и высунул голову в окно глотнуть холодного зимнего воздуха. Это немного привело меня в чувство, благодаря чему я не надел брюки задом наперед и не перепутал правую туфлю с левой. Впрочем, ничего большего я и не ожидал. Всю ночь в перерывах между беседами с копами и помощником окружного прокурора я пытался со всех сторон рассмотреть ситуацию с Калмусом и решил, что оптимальным для нас было бы получить с утренней почтой письмо от Калмуса с объяснениями, почему он убил Джерина и почему после разговора с Вулфом решил сказать последнее «прости». И я бы лег спать в предвкушении завтрашнего письма, если бы не одно «но». Допустим, Калмус мог собственноручно затянуть шнурок на шее, но он никак не мог спрятать концы шнура у себя под мышками. Это было бы уже перебором.
Когда ровно через двадцать минут я спустился на кухню, туман в голове немного рассеялся. Вулф, обследовавший за кухонным столом связку сушеных грибов, при моем появлении отложил их в сторону.
– Апельсиновый сок, – потребовал я.
Сказав, что Фриц мне его принесет, Вулф прошествовал в кабинет. Я уныло поплелся сзади. Если инспектор Кремер, сидевший в красном кожаном кресле, и хотел пожелать нам доброго утра, то оставил это пожелание при себе. Когда мы прошли к нашим письменным столам, Кремер демонстративно отвернул манжету, бросил выразительный взгляд на часы и, подождав, пока Вулф усядется, проскрежетал:
– Боже правый, полчаса!
– Извиняться не буду, – беззлобно ответил Вулф. – Мы с вами не договаривались о встрече.