Гамбит

Максим промолчал. Настя целых три года была его любовницей до тех пор, как всего две недели назад не застала Подгорного поздним вечером в его же собственном кабинете. Макс задумчиво сидел в своем кресле и что-то разглядывал в темном вечернем небе за окном. В этом в принципе не было ничего необычного и зазорного, за исключением маленькой детали, которую звали Лена, и которая стояла на коленях прямо между раздвинутых ног своего шефа. С тех пор отношения бывших любовников были близки к состоянию холодной войны, которая в любой момент могла перейти в стадию открытых боестолкновений. И похоже этот момент настал.

– Настя… Анастасия, – поправился Максим, – мы тут работу работаем, конкурса мисс принципиальность у нас тут нет. И не будет, знаешь ли.

– А жаль, хоть вспомнили бы, что такое принципиальность, – огрызнулась Анастасия, – это не вредно было бы.

– Давай ближе к делу, – Максим нервно теребил в руках карандаш.

– А ближе к делу, то это просто позор для журналиста делать такой материал с таким персонажем. Радиоролик, тоже позор, но это как бы на правах рекламы, к журналистике отношения не имеет. А сюжет на ТВ, это авторский материал и делать такою работу ни один уважающий себя журналист не будет!

– Да сейчас по всей стране в каждом регионе сидят уважающие себя люди и делают такие материалы! – вспыхнул Подгорный.

– А я и не сомневалась, что порядных людей маловато осталось, а в журналистике и подавно, – парировала Анастасия, – а среди начальства они наверно и вовсе вывелись.

Сокольский и Поспелов переглянулись, но в дискуссию вступать не спешили. Максим, сдержавшись, глубоко вздохнул и пристально глядя на Анастасию произнес:

– Мы должны подготовить этот сюжет. Я на вас стараюсь не давить, но это задание напрямую от губернатора, а он его получил из столицы.

– Да уж, все зло в страну приходит из столицы – пробормотал Сокольский.

– А им из северной столицы надувает, – хохотнул в ответ Поспелов, но быстро осекся под ледяным взглядом Максима.

– Вы что хотите делайте, а я в этом позоре принимать участия не буду, – Анастасия явно не собиралась идти на уступки. Подгорному ничего не оставалось делать, и он обратился к Сокольскому:

– Юрий Борисович, наша уважаемая Анастасия… Сергеевна, никак не может понять, что мы все вместе работаем в команде. Поэтому, я прошу Вас до конца рабочего дня либо убедить нашего прекрасного журналиста изменить свое мнение, либо решить кто из менее прекрасных, но более адекватных сотрудников будет работать на этом проекте, – он немного помолчал, бросив взгляд на Настю, – а заодно и в эфире вечерних новостей.

Сокольский удивленно посмотрел на Максима, его бровь дернулась, а губы сложились трубочкой, словно он собирался надуть невидимый шарик. Но ответить Сокольский ничего не успел. Настя, оттолкнув стул, стремительно вскочила на ноги. От возмущения она покраснела, и судорожно сжимала в руках телефон, который должен был уже вот-вот треснуть от такого напряжения.

– Ну ты и подлец, – процедила журналистка – что же, я уйду, может тогда твоя соска и эфиры вести будет.

Все ошарашенно молчали. Настя, не глядя ни на кого выскочила из кабинета, раздался грохот ударившей о косяк двери. Сокольский очевидно закончил надувать свой виртуальный шарик. Он грустно посмотрел на Максима и не менее грустно произнес:

– Знаете, Максим, а я ее понимаю.

– Я ее тоже понимаю… в какой-то степени, – огрызнулся Подгорный, но ведь работать надо. Есть задание, и его надо выполнить. Уж Вы-то взрослый человек. Вы должны меня понимать.

– Да, Максим, вы правы, я взрослый человек. Мне ведь уже шестьдесят два. Но силы еще остались на несколько лет и хотелось бы доработать эти годы в этой редакции.

– Ну уж вам то, Юрий Борисович, точно ничего не угрожает, – нахмурился Максим, – Вы наш самый ценный сотрудник, золотой запас, так сказать.

– Разрешите я договорю, немного терпения, – Сокольский достал платок чтобы протереть очки и сейчас его круглое белое лицо с часто моргающими глазами обрело какую-то детскую беззащитность, – мы с вами живем в эпоху компромиссов. Мы спорим, приходим к согласию. Несогласных сейчас не сжигают на костре, ну разве что поливают зеленкой. Это замечательно. Гуманизма стало явно больше чем сто или двести лет назад. Но что мне не нравится, так это то, как мы легко стали приходить к этим компромиссам. Мы слишком легко соглашаемся с тем, с чем внутренне не согласны. Лишь бы идти по пути карьерного или финансового роста. Лишь бы нас не трогали. Порой еще мы спотыкаемся о свои принципы, но обычно быстро вскакиваем и продолжаем идти вперед.

Сокольский водрузил очки на их постоянное место и стал более уверенно смотреть на окружающий его мир.