Гамак из паутины

— Я тогда, в магазине, не обманула вас, Лыкова я на самом деле не знала, сегодня впервые увидела, а фамилию, вообще, только сейчас услышала. — Она взглянула на Баталина. — Когда он пришел, я испугалась, не зря же вы показывали его фотографию, значит, разыскиваете. Сразу вспомнила, что Клюев убит, и еще больше испугалась, решила, что вдруг это он его. Лыков ввалился в кабинет и нагло улыбается, а когда привет от Клюева передал, мне совсем нехорошо стало… Уселся и говорит, расскажу о всех твоих махинациях со штанами, будешь тюремную баланду жрать, и хохочет, за спекуляцию, говорит, в крупном размере сидеть не пересидеть… У меня все в голове смешалось. Он успокаивает: дашь сто штанов, не буду заявлять. Я стала убеждать его, что у меня столько нет. Давай сколько есть, требует он, я и отдала двадцать восемь, знакомым оставляла. Завернула ему, а он еще больше обнаглел, стал деньги вымогать. У меня было с собой семьдесят рублей, даю ему, он — мало, дай тысячу, тогда отстану… Пришлось его к себе домой вести. — Демидкина так грустно посмотрела на грязные следы у кресла, словно сейчас больше всего ее расстраивало именно это. — Отдала ему деньги, и он пошел, а в дверях остановился и ухмыляется: «Передай Клюеву, пусть Владику брякнет, из Новосибирска дымком попахивает».

Снегирев старательно записывал показания директора магазина и, когда та замолчала, поднял голову:

— Откуда вам известно о смерти Клюева?

Демидкина вздрагивающей рукой провела по лицу, словно смахивая липкую паутину.

— От его соседей по даче… Я приехала к Клюеву в субботу… хотела просить оставить меня в покое… Я так вымоталась за эти два года!.. И, когда мне соседи сказали, что он убит… — Мария Лаврентьевна снова провела по лицу. — Мне стыдно об этом говорить, но я обрадовалась, наконец-то кончился этот кошмар!

— Мария Лаврентьевна, давайте по порядку, — попросил Семен. — Расскажите, когда все это началось?

— Два года назад… Клюева я впервые увидела на базе, он только-только устроился туда. Он мне показался приличным человеком, не пьяницей. Сколько раз приезжала, всегда вежливо разговаривал, шутил. Машину быстро загрузит, сам сбегает фактуры у завскладом подпишет, даже в кабину сесть поможет. Культурный… — горько усмехнулась Демидкина. — Перед Восьмым марта пришел в магазин, я его даже не узнала, в хорошем костюме, модной рубашке, ботинки до блеска начищены, букет цветов. Я своим бабьим умом подумала, узнал, что я разведена. — Мария Лаврентьевна опять горько усмехнулась: — …А у него свои интересы… Вскоре получала я дефицит — джинсы, Клюев попросил оставить ему одни. Оставила. Следующий раз попросил для друга. Оставила. Принес цветы и конфеты, благодарил… Я посчитала, что джинсы — это только повод для встречи со мной. Считала так до тех пор, пока не произошел тот ужасный случай… Приехала как-то с базы, разгрузили товар, не хватает ста джинсов. Меня чуть удар не хватил. Это же десять тысяч! А где я такие деньги возьму?! Позвонила на базу, там говорят, все точно отпустили. Я и не знала, что подумать, что предпринять… А вечером заявляется «мой ухажер», сочувствует. Расплакалась, конечно, а он пообещал к утру найти деньги, чтобы погасить недостачу. Я так его благодарила, еще подумала: бывают же такие отзывчивые люди… — Губы Демидкиной скривились все в той же горькой улыбке. — И действительно принес десять тысяч, даже расписку брать не хотел, но я настояла… Недели через две приходит с цветами и поздравляет с удачей. Я, конечно, не поняла ничего, просила объяснить, но он уклонился и вручил конверт, взяв слово, что вскрою его только дома… В конверте лежала моя расписка и… десять сотенных бумажек. — Демидкина тяжело вздохнула. — Вот тогда до меня дошло. Ночь не спала, а утром помчалась к нему на дачу, Клюев меня часто приглашал, но я не ездила, а тут… Встретил он меня радушно, как будто только и ждал моего приезда. А когда стала просить не втягивать меня ни в какие истории, рассмеялся: «Поздно, детка! Ничего не получится. С каждой сотни штанов будешь получать штуку… Только, ради бога, не вмешивай ОБХСС, сядем вместе и надолго…» Вот так все и началось…

21 час 00 минут

Свернув с оживленной магистрали, милицейский УАЗ мягко вырулил на узенькую, сжатую раскидистыми тополями, улочку. Я повернулся к Мишину:

— Далеко еще?

— Метров двести, Николай Григорьевич, угловой дом.

Вязьмикин, сидевший рядом с ним, похлопал водителя по плечу:

— Глуши двигатель и выключай фары.

Машина, почти неслышно шелестя шинами, покатилась под горку. Склонившись к лобовому стеклу, я всмотрелся в сгустившиеся сумерки. Не освещаемая фарами улица, казалось, стала еще теснее.

— А вот и Петя, — прогудел Роман, указывая на долговязую фигуру Свиркина, шагнувшего на дорогу из-за толстого тополя.

Водитель затормозил. Я приоткрыл дверцу.

— Все в порядке?

Петр доложил:

— Так точно. Дружинники на месте. — Он кивнул в сторону лавочки, на которой расположились пятеро молодых парней. — В дом вошли четверо мужчин и одна девушка.