Галлант

Но тут взгляд Оливии падает на мамин гребень с голубыми цветочками, что лежит у раковины. Она представляет, будто за спиной у нее стоит Грейс Прио́р и обнимает за плечи, шепчет на ухо, что все будет хорошо, что дом – это выбор, что дочь принадлежит этому миру настолько же, насколько миру за стеной.

Взяв гребень, Оливия закрепляет его в волосах.

За окном все темнее. Внизу, в центре каменного фонтана, женщина тянет вперед руку, и Оливия понимает: это предупреждение. Держитесь подальше, гласит оно. Однако послание предназначено чужакам. А Оливия – Прио́р, Галлант – ее дом.

До заката – час, и каждая минута буквально тянется. Ожидание невыносимо, хочется броситься обратно в тот мир, перемахнуть через стену, но при свете дня стена – не более чем видимость. Остается лишь ждать.

Ждать и надеяться, что она найдет Томаса.

Ждать и надеяться, что ее саму не найдет Смерть.

Ждать и надеяться, что все получится.

А дальше?

Вопрос опутывает разум, будто сорняк.

Мэтью сказал, существо за стеной голодает и никогда не остановится. Но кузен также упомянул, что монстр умирает, и намерен его уморить. Переживут ли они предсмертные муки чудища или оно издохнет только вместе с Прио́рами? Если Оливия останется в Галланте, станут ли они с Мэтью семьей? Или ей придется наблюдать, как тает кузен, и ждать, когда кошмары набросятся на нее?

На порог падает тень. Там стоит Мэтью и ждет. Он бросает взгляд в окно, где день сменяют сумерки, и говорит то, что Оливия и сама уже знает:

– Пора.

Глава двадцать четвертая

Ханна внизу закрывает ставни. Эдгар запирает двери.

А Мэтью всех поучает. Пусть надежда мала, но спина у него прямая, взгляд – сосредоточенный. Оливия легко может вообразить, каким он был в детстве, каким мог бы стать спустя несколько лет, если бы тварь за стеной не уничтожила его семью, темнота не истрепала нервы, а кошмары – не иссушили душу.

План довольно прост, но Мэтью снова и снова его повторяет.

Оливия найдет Томаса и вернется к стене. Мэтью будет ждать на стороне Галланта. Она постучит три раза, Мэтью откроет и снова запечатает проход, чтобы ничто не проникло следом.

Оливия так и видит кузена с прижатыми к двери ладонями, чтобы почувствовать стук, а мрак шепчет прямо у него в голове, уговаривает отпереть ворота, войти и убедиться самому. Услышит ли Мэтью голос брата? По крайней мере, точно не голос Оливии.

– Ты должна вернуться к двери, – настаивает он.

Упрямо вздернутый подбородок, решительный взгляд говорят: если попытка провалится, если Оливию схватят, он не придет. Мэтью оставит ее за стеной.

Что же до Эдгара и Ханны…

– Вы не должны покидать дом, – предостерегает он.

– А если что-то все же ворвется? – спрашивает Ханна. – Что тогда?

– Спускайтесь в погреб.

Эдгар фыркает, поправляя на плече дробовик.

– Вот уж нет.

– Вам нужно спрятаться.

– Может, мы и старые, но сил дать отпор хватит.

– Кого ты назвал старой? – фыркает Ханна и берет кочергу.

– Вы не Прио́ры, – мрачно говорит Мэтью. – Вы ему не нужны. Вам нечего отдать, а потерять можете всё.

– Этот дом такой же наш, как и твой, – возражает Ханна. – И мы будем его защищать.

– Вы умрете.

– Смерть всех забирает, – стоит на своем Эдгар.

Оливия смотрит на них – тех, кого только начала узнавать, стихийную семью, но видит лишь, как в бальном зале рассыпаются прахом танцоры.

До этого не дойдет, твердит себе Оливия, сжимая кулак. Повязка туго охватывает ладонь. Она пуста – блокнот и красный дневник остались на кровати, – но хочется держать что-нибудь. Чью-то руку или нож. Оливия вздыхает, разжимая пальцы.

Она замечает седину в локонах Ханны, сутулые плечи Эдгара, Мэтью, который едва жив, и с трудом сдерживает смешок. Так не смеются, когда тебе весело, этот смешок вырывается у тебя, когда на пороге беда.

Ханна крепко ее обнимает, и Оливии кажется, экономка вся укутала ее, словно одеяло. Простоять бы так вечность…

– Совсем дитя, – еле слышно бормочет Ханна.

Оливия чувствует, что на макушку ей капает слеза. Наверняка, как и она сама, Ханна вспоминает Томаса, а может быть, и Грейс, и Артура – каждого Прио́ра, которого знала и потеряла за стеной.

Экономка обхватывает ладонями лицо Оливии, поднимает и заглядывает в глаза.

– Возвращайся, – говорит она. – С Томасом или без, возвращайся.

Оливия кивает.

А потом Мэтью провожает ее в сад.

Ведет из одного дома к другому. Оливия в последний раз оглядывается на Галлант – Ханна и Эдгар наблюдают за ними из эркера, в угасающем свете силуэты едва видны. На собравшихся проводить их гулей: старика на окраине сада, дядю Артура у двери черного хода, женщину возле увитой зеленью решетки, мать, которая сидит на каменной скамье. Никто из них не пытается преградить Оливии и Мэтью путь к стене.

Однако, приблизившись к границе, она замедляет шаг. На земле веером лежит новая тень, будто свет, падающий из приоткрытой двери. Но ведь ворота заперты.

Оливия опускается на колени, чтобы рассмотреть след.