Галки

Дитер снял пиджак и рубашку и смыл парижскую грязь с лица и шеи. После этого он надел чистую рубашку, вставил золотые запонки в отложные манжеты и выбрал серый с серебром галстук. Завязывая его, он включил радио. Из Италии поступали плохие новости. Диктор сообщал, что немцы ведут ожесточенные арьергардные бои. Из этого Дитер заключил, что в ближайшие несколько дней Рим падет.

Но Италия — это не Франция.

Теперь ему придется ждать, пока кто-нибудь не обнаружит Фелисити Клэре. Разумеется, он не мог утверждать, что она обязательно проедет через Париж, но после Реймса это был второй по вероятности город, где она могла появиться. В любом случае ему больше ничего не оставалось делать. Дитер жалел, что нельзя было забрать с собой Стефанию из Реймса, но ей следовало оставаться в доме на рю дю Буа — была вероятность, что кто-то еще из агентов союзников приземлится и найдет дорогу к ее двери. Нужно аккуратно затянуть их в свою сеть. Дитер распорядился, чтобы Мишеля и доктора Буле не пытали в его отсутствие — он еще может найти для них применение.

В ящике со льдом стояла бутылка шампанского «Дом Периньон». Открыв бутылку, он наполнил хрустальный фужер. После этого с ощущением, что жизнь хороша, он сел за стол и принялся читать почту.

Там было письмо от его жены Вальтрауд.

Мой горячо любимый Дитер, мне так жаль, что в твой сороковой день рождения мы не будем вместе.

Дитер и забыл о своем дне рождения. Посмотрев на настольные часы «Картье», он увидел дату — 3 июня. Сегодня ему исполнилось сорок лет. Чтобы это отметить, он налил еще один бокал шампанского.

В конверте было еще два послания. Его семилетняя дочь Маргарет, которую все звали Маузи, нарисовала его в форме, стоящего возле Эйфелевой башни. На рисунке он был выше башни — так дети преувеличивают роль своих отцов. Десятилетний сын Руди написал вполне взрослое письмо, старательно выводя темно-синими чернилами закругленные буквы:

Мой дорогой папа!

Я хорошо успеваю в школе, хотя класс доктора Рихтера разбомбили. К счастью, это произошло ночью, и в школе никого не было.

Дитер закрыл глаза от боли — он не мог вынести мысли о том, что на город, где живут его дети, падают бомбы. Он проклинал убийц из британских ВВС, хотя прекрасно знал, что немецкие бомбы в это время падают на британских школьников.

Он посмотрел на стоявший на столе телефон, подумав о том, что надо попытаться позвонить домой. Пробиться было нелегко — французская телефонная система перегружена, причем военные заказы обладали приоритетом, так что можно было часами дожидаться, пока выполнят ваш личный заказ. Он все же решил попробовать, внезапно почувствовав острое желание услышать голоса своих детей и убедиться, что они еще живы.

Он протянул руку к трубке, но прежде чем он успел ее коснуться, прозвучал звонок. Он снял трубку.

— Майор Франк слушает.

— Это лейтенант Гессе.

У Дитера зачастил пульс.

— Нашли Фелисити Клэре?

— Нет. Но есть кое-что весьма интересное.

Глава тридцать шестая

Как-то раз Флик уже бывала в «Ритце» — еще до войны, когда она была студенткой. Вместе с подружкой они накрасились, надели шляпы и прошли внутрь с таким видом, словно делали это каждый день. Сначала они прошлись по внутренней торговой галерее гостиницы, похохатывая над абсурдными ценами на шарфы, авторучки и духи. Потом они уселись в вестибюле, делая вид, будто кого-то ждут, и критиковали наряды женщин, пришедших туда на чай. Сами они не посмели заказать даже стакан воды. В те дни Флик экономила последние копейки на дешевые места в «Комеди франсэз».

Как она слышала, даже во время оккупации владельцы гостиницы пытались вести дела почти как обычно, пусть даже часть номеров была постоянно занята высокопоставленными нацистами. Сегодня у Флик не было перчаток и чулок, но она напудрила лицо и лихо заломила берет; оставалось лишь надеяться, что некоторые из клиентов военного времени также вынуждены идти на подобные компромиссы.

Возле гостиницы на Вандомской площади выстроились в ряд серые военные автомашины и черные лимузины. На фасаде здания горделиво развевались на ветру алые нацистские знамена. Швейцар в цилиндре и красных брюках с сомнением посмотрел на Флик и Руби.

— Вам нельзя войти, — сказал он.

Флик была в светло-голубом костюме, здорово помятом, Руби — в темно-синем платье и мужском плаще. Одеты они были не для «Ритца». Флик попыталась изобразить надменную француженку, беседующую с раздражающим ее лицом низкого звания.

— А в чем дело? — высоко задрав нос, спросила она.

— Этот вход предназначен только для высших военных чинов, мадам. Даже немецкие полковники не могут здесь пройти. Вы должны пройти за угол на рю Камбон и войти через заднюю дверь.