Галатея, или Последний роман для девственников

96

Аэропорт отстроен. Малыш выходит из разъезжающихся дверей, и первое, что он видит — лоскутные одеяла полей. Говорит «я приехал». Кому?.. 2009 год. По телевизору показывают, как дымится здание парламента после каких-то демонстраций, но ему все равно Что бы не случилось, я остаюсь, думает он. Живет аскетом. Иногда думает, что надо бы снова начать писать, но для этого — думает совсем ужа втайне от себя — ему нужна женщина. Жизнь не устраивает, зачем. Она сама о себе позаботится. Сдает на права и покупает автомобиль, — из принципа, чтобы доказать себе, что иногда механизмы ему все-таки подчиняются — и старается практиковаться в езде. 14 октября 2009 года выезжает на своей синей «Шкоде» на центральный проспект города — улицу Штефана Великого — которая пустует из-за праздника. День вина. Все горожане собрались на Комсомольском озере, — куда так и не налили воду, — и гуляют на территории ВДНХ, под памятниками Ленину и Сталину. Вино пьют. Малыш едет по пустынной главной улице города мимо уже отреставрированных парламента и президентского дворца, и тормозит как раз между ними. Весь в прошлом, я весь в прошлом, понимает вдруг он, поэтому и не устраивается моя жизнь. Загорелся зеленый. Жмет на газ. Машина стоит. Ремень полетел?

97

Лоринков все-таки начал писать, но, как это обычно в начале и бывает, боится потерпеть неудачу и успокаивает себя тем, что, во-первых, не попробуешь не получится, а во-вторых… Я все равно в тупике. Так что нужно действовать. Тем более, ему надоело дергать за испытанные струны, он не хочет вызывать слезы и смех испытанными приемами. Ничего не хочет. Матвей вытянулся. Весит уже шестнадцать с половиной килограммов, слава Богу, худощавый в мать. Как твой роман, спрашивает брат по телефону. Как-то так… Матвей в «Макдональдсе», куда Лоринков тоже любит ходить — здесь можно даром читать местные глянцевые журналы, — и играет с шариком. Глядит в трубочку. С родными не общается, тем более, что почти все разъехались. Италия, Португалия, Россия, Армянское кладбище, кладбище «Дойна». Лоринков пьет кофе. Лоринков спит днем. Лоринкову снится, что Молдавия снова стала дном диковинного мезозойского озера, о котором они с Матвеем читали в раскладной книжке «Эра динозавров». Мы на дне. Толща воды покрывает нас, думает Лоринков, глядя на своего прекрасного сына, — все мы давно умершие грандиозные животные, нас нет, мы стали известняком с ракушками, из которого строят кишиневские дома. Ракушки, тюлени, люди — пять веков, пять эпох, смешиваются в планктон, который безжалостно цедит время-кит. Конечно, все случайно. Ведь, думает писатель Лоринков в «Макдональдсе», пока его сын есть картошку — а вы что, думаете, в любом другом кафе Кишинева вам ее поджарят как-то по другому, что ли, — было бы здорово, если бы время уподоблялось ковру. Взаимосвязь, узор, и все такое. В 3 веке до нашей эры камешек падает с обрыва над Днестром и это приводит к событиям 20 века. Но ведь это враки. Так не бывает. Время не замыкается, хоть и повторяется время от времени, думает писатель Лоринков, и к ним подходит вежливая сотрудница заведения. Когда у тебя день рождения, малыш, спрашивает она, и писатель Лоринков вздрагивает. Так его называл только брат, который давно уже за границей. Машинально отвечает. Четырнадцатого февраля тысяча девятьсот семьдесят девятого года, говорит он. Сотрудница смотрит на него с удивлением, и смеется, Лоринков — хочешь не хочешь — замечает, что у нее приятный цвет лица и стройные ноги, юбка ведь короткая. Колготки или чулки? Что за страна, в сравнении с манерой здешних женщин одеваться даже униформа «Мака» выглядит стильной, раздраженно думает Лоринков. Потом спохватывается. Ты стареешь, чтоб тебя. Сотрудница спрашивает Матвея — малыш, я Тебя спрашивала, когда у тебя день рождения? Подумала, флиртую. Лоринков краснеет. Матвей отвечает. Ему дарят фломастеры. Ими удобно править текст и отец выторговывает у Матвея один фломастер. Лоринков черкает в листах. Сто с лишним заполненных текстом листов, полгода работы, получилось неплохо, это позже и правда издадут, называется «Клуб бессмертных». Получилось хорошо, но не то, чего хотел. А разве с детьми не так? Лоринков никогда не представлял себе, какими будут его дети, поэтому он изумлен, глядя на них. Словно инопланетяне. С книгами так же, — ты их не пишешь, а тебе словно дают снять одну из них с невидимой полки и переписать. Да, но роман? Какие-то наброски… Он просматривает, пока Матвей заводит динозавра из набора «Счастливая еда», и пластиковый тиранозавр скачет по их столу, вызывая восторг мальчишки. Нет, все не то, думает писатель Лоринков, но как узнаешь, если на начнешь? Решает начать. Начинает. Матвей с удивлением глядит на отца, черкающего что-то с обратной стороны счета. Что ты пишешь, спрашивает он, и смеясь, пересказывает позже ответ отца. Слова пишу.

98