Эту подробность – в свете всего сказанного ранее – я нашел особенно пикантной. Оказывается, Уэйт в последнюю в своей жизни ночь приписал себе авторство двух симфоний. Когда они доберутся домой, продолжала Мэри, она отправится в Мус Джо и отыщет эти симфонии, никогда еще не исполнявшиеся, она постарается сделать все, чтобы они прозвучали в исполнении какого-нибудь оркестра.
– Уиллард был такой скромный, – закончила она.
– Судя по всему, так, – промолвил капитан.
Сто восемь часов спустя капитану пришлось вступить в прямое соперничество с этим образцом скромности и добродетели.
– Если бы только Уиллард был жив, – заявила Мэри, – он бы точно знал, как поступить.
Капитан успел уже полностью утратить чувство собственного достоинства, и хотя впереди у него было еще тридцать лет жизни, ему не суждено было вновь обрести это чувство. Чем не сюжет для настоящей трагедии? Испытывая унижение от насмешек Мэри, он произнес:
– Я готов принять любые предложения. Вам нужно лишь сказать, как на моем месте поступил бы ваш замечательный Уиллард, – и я исполню это с величайшим удовольствием.
К тому времени он дал своему мозгу отставку и плыл, повинуясь лишь чувству и поворачивая по его совету судно то туда, то сюда. Любой встречный остров площадью с носовой платок вызвал бы у него слезы благодарности, и этому «так, снова сверимся по солнцу, теперь полный вперед, теперь налево, теперь задний ход, теперь направо» не было конца.
Палубой ниже Селена Макинтош взывала:
– Ка-заааааах! Ка-заааааах! Кто-нибудь видел мою собаку?
– Наверху ее нет, – прокричала в ответ Мэри, после чего, пытаясь представить, что сделал бы на их месте Уиллард, подумала вдруг, что, быть может, «Мандаракс» работает не только как часы и переводчик, но и как радиопередатчик, и попросила капитан а попытаться передать с помощью компьютера сигнал о помощи.
Капитан не знал, что доставшееся им устройство было «Мандаракс». Он полагал, что это «Гокуби». Такой «Гокуби» валялся и у него дома, в Кито, в ящике стола – вместе с запонками, наручными часами и прочей мелочью. Его подарил ему брат на прошлое Рождество, но он не нашел в этом аппарате какого-либо прока. Для него это была просто игрушка, и он доподлинно знал, что никакого радиопередатчика в ней нет.
Теперь он взвесил в руке эту штуковину, которую принимал за «Гокуби», и ответил Мэри:
–
– Мне кажется, пора бы вам бросить манеру высказываться так категорично обо всем на свете! – парировала Мэри.
– Да, мне тоже так кажется, – уступил он.
– Тогда пошлите сигнал SOS, – продолжала Мэри. – Хуже ведь не будет?
– Хуже не будет, это верно. Вы совершенно правы, миссис Флемминг, – ответил капитан и, поднеся к губам микрофон «Мандаракса», несколько раз повторил слово, обозначавшее миллион лет назад на международном морском языке сигнал бедствия: «Mayday! Mayday! Mayday!5»
После этого он отодвинул компьютер в сторону, так, чтобы они с Мэри могли прочитать ответ, если бы он проступил на экране. Случилось так, что они подключились к тому сектору памяти этого аппарата, который отсутствовал у «Гокуби» и в котором хранились цитаты на всевозможные темы, включая месяц май, и на экранчике появились следующие таинственные слова:
7
Капитан и Мэри на минуту поверили, что им удалось вступить в связь с внешним миром, – хотя никакой ответ на сигнал SOS не мог прийти так быстро и в столь литературной форме.
«Mayday! Mayday! Вызывает „Bahia de Darwin“. Координаты судна неизвестны. Вы меня слышите?» – вновь произнес капитан в микрофон.
На что «Мандаракс» ему ответил:
Итак, стало очевидным, что это сам компьютер, реагируя на слово «май», выдавал им цитаты. Это несколько озадачило капитана, но он продолжал верить, что в руках у него находится «Гокуби», хотя, быть может, и чуть усовершенствованной модификации, чем тот, который хранился у него дома. Ничего-то ему не было известно! Уловив, что ответы он получает на слово «май», капитан решил попробовать «июнь».
«Мандаракс» немедленно отреагировал:
Уж июнь бушует повсюду.
– Октябрь! Октябрь! – выкрикнул капитан.
И «Мандаракс» отвечал ему: