Командор Уолт Бернклау не отличался высоким ростом, что вполне соответствовало традициям космической службы, где рослые не были в почете. Чем ниже ростом человек, тем меньше места ему требуется в отсеке космического корабля, он меньше потребляет воздуха и мало ест. Конечно, нельзя сказать, что человек ростом в шесть футов и весом больше 180 фунтов не мог летать в космос, но тем не менее, имелось какое-то предубеждение против рослых людей. Когда-то, несколько веков назад, именно высокий человек привлекал к себе почтительное внимание, а маленьких слегка презирали. Это было время, когда сражались на мечах и копьях, а труд преобладал, в основном, физический, но с тех пор все изменилось. Даже женщины, возможно инстинктивно, отдавали предпочтение мужчинам небольшого роста.
Командор жил в атмосфере постоянной усталости от приказов и ежедневных ответственных решений. Ему не нравилась эта работа, но он прекрасно с ней справлялся и, дожив почти до шестидесяти, пребывал в ожидании скорой отставки.
— Вы были там только пять дней, лейтенант, — обратился он к Матерсу.
— Так точно, сэр, — твердо ответил тот. — Мне кажется, на третий день начались неполадки в системе впрыска топлива. Пару дней я терпел, но потом решил, что лучше вернуться и проверить их, — он помолчал немного и добавил: — В соответствии с инструкциями, сэр.
Командор покачал головой.
— М-м-да… Конечно. В одиночной разведке трудно самому устранить неисправность, и если есть какие-нибудь сомнения в исправности корабля, то полагается возвратиться на базу. Время от времени такое случается с каждым.
— Да, сэр.
Командор снова взглянул на экран.
— Однако, с вами, лейтенант, подобное случается уже четвертый раз за последние шесть патрульных вылетов.
Дон Матерс промолчал. На его лице ничего не отразилось.
Бернклау слегка наклонил голову набок и проговорил:
— Механики доложили, что они не нашли в ваших двигателях никаких неполадок, лейтенант.
Космический пилот в ответ согласно кивнул.
— Да, сэр. Иногда случаются сбои. Вероятно, это слой плохого топлива. На обратном пути оно выработалось, и корабль вернулся на хорошем горючем. Но к этому времени вы уже на базе.
Командор нетерпеливо перебил:
— Я не нуждаюсь в лекции на тему возможных причуд корабля-разведчика, лейтенант. Я почти пять лет летал на таком и хорошо знаю слабые места этих кораблей… Как и их пилотов!
— Не понимаю, сэр.
Командор посмотрел на большой палец своей руки.
— Вы находитесь в открытом космосе приблизительно от двух недель до месяца. В полном одиночестве. Вы ищите корабли краденов, которые практически никогда не появляются.
— Да, сэр, — машинально произнес Дон.
Командор продолжал:
— Мы здесь на командном пункте знаем, что вы время от времени можете впасть в космическую хандру и
Дон Матерс всхлипнул:
— Нет, сэр. Я не думаю, что в этом нуждаюсь.
— Прекрасно, лейтенант. У вас, как обычно, есть три недели отпуска до следующего вылета. Вы свободны, — голос командора прозвучал без всякого выражения.
Матерс резким жестом отдал честь, повернулся кругом и вышел.
Уже идя по коридору, он тихо выругался. Что к черту эта штабная крыса может знать о космической хандре? О бездонной черноте, о проклятой невесомости, о клаустрофобии, о первобытном ужасе, который охватывает тебя, когда осознаешь, как далеко ты от той среды, что дала тебе жизнь? Что ты один, один, один… Миллион, даже миллион миллионов миль отделяет тебя от ближайшего человека. Космическая хандра в корабле, кабина которого немногим больше хорошего клозета! Что командор может об этом знать?
Для удобства Дон Матерс как бы забыл слова командора о пяти годах службы на кораблях-разведчиках. Кроме того, во времена молодости Бернклау корабли были еще меньше, хуже защищали пилота, и на них не было видеомагнитофонов, скрашивающих космическое одиночество.
Продолжая негодовать и возмущаться, он поднял свой ховеркарт и направился из штаба космического командования третьего дивизиона в бар «Нуэво Мексико», к старине Гарри. «Нуэво Мексико» располагался в окрестностях космопорта, прямо за главными воротами. Заведение это было очень популярным уже потому, что, выходя за ворота базы, оно было первым, которое оказывалось на пути. Его достопримечательностью был живой бармен за стойкой, — в других местах давно уже работали автоматы. Если в таком месте работает живой человек, это означает, что этот человек уже больше ни на что не годен, он способен работать в промышленности во имя победы над краденами. Конечно, Гарри не был исключением, возраст не позволял ему работать где-нибудь еще, и поэтому никто не трогал дорогую его сердцу забегаловку.