Галактическая баллада

Шепот прекратился и из зеленого фонографа донесся болезненный вздох. Последние слова, которые профессор и студенты услышали, были произнесены хрипло, их едва можно было разобрать:

— …Мое путешествие… Какая ужасная шутка!.. Превениане… устал я, как я устал. Ну, Луи Гиле…

Они ждали, но голоса больше не было слышно. С трудом отвели они взгляды от угасшего кристалла. Встали. Профессор Карпантье нагнулся и закрыл мертвецу глаза, но как только он отвел руку, они опять открылись, Они смотрели на заходящее солнце, и солнце смотрелось в них.

— Бедный, Луи Гиле, — сказал профессор. — Глубоко в себе он все же сомневался, в этом была его трагедия, Вы понимаете, что произошло?

— Да, — сказал Марсель — он подумал, что мы…

— Именно. Он слишком долго отсутствовал на Земле, чтобы помнить, что человек, поднимаясь на вершину, идет медленно, опустив голову.

Студенты оправили свои туники. Ветер доносил запах зеленых лесов равнины и далекий шум жизни гигантского белого города. На Желтую гору легли фиолетовые тени.

— Какое трагическое недоразумение, — вздохнул Марсель.

— Но закономерное, — сказал Карпантье Жюли. — Беда в том, что он вернулся из далекого прошлого. Многим из лучших умов человечества в тот век были свойственны скептицизм и отчаяние. Понимаете? Они считали, что средства разума исчерпали себя, а силы добра — мертвы. Повторение циклов надежда, борьба, разочарование — заставляло их думать, что под нашим небом нет ничего нового и ничего нового не будет… Они не допускали мысли, что именно целый ряд повторений, относительных, естественно, но становящихся все более очевидными, были уже предпосылкой для большого скачка.

— А может быть Великая Последняя революция произошла чуть раньше монтировки антенн на головах, — сказал Текли.

— Может быть… Но вы, Текли, переоцениваете роль случайности. Думаю, что просто человеческий разум оказался неприспосабливаемым к абсурду, несмотря на все усилия высших каст… Человеческий разум никогда не переставал задавать себе вопросы — почему, какой смысл, нет ли выхода — ив этом было его спасение.

— Но в таком случае то, что мы видим здесь, — ужасная бессмыслица! — Текли кивнул в сторону мертвеца.

— Точнее, что?

— Похищение Луи Гиле, миссия превениан…

Профессор улыбнулся и посмотрел на закат:

— Не пора ли нам идти, друзья? Мы пошлем завтра за ним. Думаю, что прах Гиле все-таки попадет в наш новый Пантеон.

И они начали медленно спускаться вниз, держась за белесую мертвую траву.

Дойдя до шара, Марсель обернулся и еще раз посмотрел назад.

— Знаете, я верю, что смысл есть, — сказал он.

— Поэтический? — иронично спросил Текли. — Или как забавная история?

— Есть смысл, — повторил Марсель, смотря туда, где остался лежать странник из Галактики. — Потому что существует красота… Если бы я мог, я бы сам стал превенианином.

— Да, — нарушил неожиданно свое молчание Оцеола.

Профессор Карпантье обнял их за плечи и подтолкнул к корзине шара.

— Кто знает, друзья? Может быть, придет время, когда все мы, все человечество станем превенианами, и искрами нашего разума зажжем жизнь в мертвых Галактиках… До тех пор, пока разум жив, для него нет границ. А пока для него нет границ, он будет жить.

— Вы говорите, как Бан Имаян, профессор, — засмеялась Наташа…

Об авторе

Эмил Манов (1919–1982).

Окончил юридический факультет Софийского государственного университета им. Климента Охридского. Печататься начал в 1935 году. Активно участвовал в антифашистском движении, за что был судим и приговорен к пожизненному заключению. После победы социалистической революции 9 сентября 1944 года находился на службе в Болгарской народной армии, работал заместителем главного редактора издательства «Български писател», главным редактором журнала «Родна реч», занимал пост зам. председателя Союза болгарских писателей.

Эмил Манов является автором произведений: «Плененная стая», 1947; «Рождается день», 1959; «Бегство Галатеи», 1963; «Мое первое лето», 1967; «Сын директора», 1973; «Путешествие в Уибробию», 1975; «Перевоплощения», 1986.