Гагарин и гагаринцы

Спустя несколько дней Гагарин показал другу «Правду». Черным по белому было напечатано в ней о том, что в адрес «Москва. Спутник» поступило 60396 телеграмм и писем.

— Значит, твоя была бы…

— Выходит, так, — взъерошил волосы Юрий Дергунов, — хотя до сих пор не уверен, что поступил правильно, тебя послушался, другие уговорили. А покорные не бывают скакунами.

— Наши скачки впереди.

ЗОЛОТЫЕ ПОГОНЫ

Завтрашние летчики взлетают один за другим в воздух, а полковник Кибалов зорко смотрит вслед. Он — председатель Государственной экзаменационной комиссии. И его лицо светится радостью. Хороший выпуск.

Все, курсанты и наставники, возбуждены. Кажется, даже ветер дует какой-то новый, сильный, неведомый. В коридорах училища — взволнованные выпускники. Идут последние экзамены. Открываются тяжелые дубовые двери — и выскакивают счастливчики, которым теперь кажется, что случись еще раз пройти через все эти экзаменационные муки, они бы уже не выдержали. А третьего ноября в межзвездье победно засигналил новый искусственный спутник Земли. Юрий Дергунов на этот раз ликовал совсем по-мальчишески:

— Ребята! На нем собака! Лайка! Маленькая живая собачонка — Лаечка!

Он не давал спать никому, а Гагарину особенно:

— Не мышь какая-нибудь, а собака, понимаешь, что это значит?

За ужином следующего дня решительно сказал:

— Пора!

— Ты забыл, сколько их там?!

— Чудак! Они же — студенты, рабочие, инженеры. А тут летчик, понимать надо. Там не станок, а штурвал и триста разных приборов. Мы-то уж кое-что знаем.

— Это, конечно, верно.

— Смотри, Юра, как друга предупреждаю, опоздаем.

— Нет, я так с ходу не решаю. Вот поеду, куда пошлют, присмотрюсь к себе.

Когда отправляли вторую собаку, Звездочку, рыжую дворняжку, он был уже на космодроме и сам впервые наблюдал за всеми приготовлениями к старту.

Но пока что ему выписывали тот самый документ, который открыл дорогу в небо и на космодром.

В аттестационной комиссии ему предложили:

— Поскольку закончили училище по первому разряду, вам предоставляется право выбора места дальнейшей службы.

— Где?

— На Украине. Там сразу будет квартира.

— Хотите, оставайтесь здесь летчиком-инструктором. Будете сами обучать курсантов. Город наш с большим будущим. У вас жена еще учится. О ней подумайте. Все и устроится сразу. И квартира уже есть.

— Нет, мы всей четверкой решили ехать в Заполярье.

— Кто же в вашей четверке?

— Дергунов, Репин, Злобин и я.

— Чем же вызвано это решение?

— Мы — комсомольцы. В Заполярье самые сложные метеорологические условия.

— Что ж, похвально.

Валя, узнав о таком решении, вздохнула:

— Придется прощаться с училищем.

А он спокойно, терпеливо объяснял, убеждал:

— Валюша, ты должна доучиться. Это — главное. Думаешь, мне одному не будет тоскливо? Вначале все устрою сам, ведь там пока и квартиры не обещают. Я-то тертый калач, в общежитии поживу какое-то время, потом все образуется, а ты приедешь к готовому шалашу.

Она улыбалась сквозь слезы и вторила ему шутливо:

— А с милым и в шалаше рай.

— Буду писать тебе часто-часто.

— Хорошо, Юрочка, я тоже буду писать часто. Видно, такое мое теперь счастье: ждать.

— И ты начинаешь роптать?

— Нет, что бы там ни случилось, я хочу только одного: быть всегда рядом. Но раз надо, то завтра утром я проснусь и скажу тебе: так нужно! И стану опять веселой. А сегодня, не обессудь, мне нелегко.

На улице Чичерина готовились к свадьбе. Варвара Семеновна успевала командовать всеми. В несколько рук лепились пельмени, пеклось и жарилось все, что было в изобилии на осеннем оренбургском базаре: гуси, утки, полупудовые индюки.

Валин отец придумывал новые блюда: сом в майонезе, судак запеченный, карась в сметане. А Юрию сказал:

— Ты дружков-то пригласи побольше. И тех, кто бывал у нас, и других тоже.

Юра добродушно улыбнулся:

— Иван Степанович, за этим дело не станет. Придет вся эскадрилья.

Отец обрадовался: свадьба будет настоящая, уральская, многолюдная, но что-то засомневался вдруг в значении слова «эскадрилья». Спросил у жены, она тоже не знала. Одна из сестер навела справку у мужа. Тот был далек от летных дел, но вроде бы слышал где-то, что людей в эскадрилье все же многовато. Было отчего не спать! Дружное семейство повыше засучило рукава. Иван Степанович успокаивал своих домашних:

— В тесноте, да не в обиде! Всех напоим, накормим. Всю эскадрилью!

Гостей встречала Валя. Такая праздничная, легкая. Что-то а лице ее появилось неожиданно новое, то ли от прически, то ли от блеска глаз. Юра снял шинель. Валя ахнула, она еще не видела его таким, в офицерской форме. Забыв о гостях, о друзьях, что заполнили всю прихожую, она нежно обняла его и впервые поцеловала при всех. А потом сказала подругам:

— Знакомьтесь, мой муж.

Варвару Семеновну больше всего теперь заботило, как разместить гостей: родни-то полным-полно, подругами Валю тоже судьба не обделила, придут обязательно все, да кто же его знает, сколько друзей у жениха. Составили все столы, даже кухонный. Мало. Взяли у соседей. Мало.

Народ шел да шел. Тогда кто-то предложил снять с петель дверь. Сняли, положили на козлы, накрыли хрустящей скатертью.