Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

Гарсия Маркес произвел сильное впечатление на заместителя главного редактора местной газеты «Эральдо» Альфонсо Фуэнмайора и своим знанием литературы, и точностью характеристик. На следующее утро он отправился к главному редактору с идеей заполучить Гарсия Маркеса в газету. Мысль эта главному редактору понравилась, однако финансовая ситуация газеты была настолько трудной, что о приеме на работу нового сотрудника не могло быть и речи.

Вернувшись в Картахену, друзья рассказали о том, что видели в Барранкилье, и обязали Сабалу дважды в неделю устраивать встречи литературной группы, где бы они могли читать вслух и обсуждать книжные новинки. Получалось что-то вроде литературной мастерской.

Сам же Гарсия Маркес продолжал заполнять обратную сторону газетных полос романом «Дом». Он читал написанное всем, кто соглашался его слушать, вплоть до девочек из дома мадам Матильды Ареналес «Кровати напрокат».

Толстый рулон газетной бумаги, свернутый, как обои, лежал на соседнем с Габриелем стуле, и странного вида ангелочки, которыми были расписаны стены кафе, так же странно глядели на свиток и его владельца. Он только что закончил читать написанные им накануне страницы романа и, в ожидании суждения друзей, сделал большой глоток рома.

— Знаешь, Габо, то, что ты печатаешь в газете, это иной раз даже не статьи, а рассказы, маленькие жемчужины, — сказал Рамиро де ла Эсприелья.

— А я знаю твердо, когда ты, Габо, станешь известным на весь мир писателем, твои биографы начнут изучать творческий путь Гарсия Маркеса с того, что ты пишешь сейчас в нашей газете. И будут удивляться твоему высокому журналистскому мастерству, — произнес Эктор Рохас Эрасо.

— Там, где молодых будут обучать ремеслу журналистики, непременно станут штудировать твои нынешние работы, — добавил Густаво Ибарра Мерлано.

— Карахо, ну и что дальше? — хрипло спросил Габриель и закурил очередную сигарету.

— Я тут читал журнал «Лайф». В нем была статья о том, что в США зарождается новый тип журналистики. По-моему, они опоздали! Ты, в Колумбии, их опередил, — заявил Эктор.

— А чем это он «новый»? — спросил Габриэль.

— Хемингуэй утверждает, что журналист не может быть одновременно хорошим писателем. Если он хочет им стать, он обязан бросить журналистику. Ты же доказываешь, что граница между журналистикой и литературой может быть почти невидима, — пояснил Эктор и поглядел на Сабалу.

— Коньо! Тогда почему, как только я начинаю говорить о моем «Доме», вы все как в рот воды набрали? Не тот писатель, кто сидит дома за машинкой и носа на улицу не высовывает. Работа журналиста дает писателю знание жизни, реальные факты! — Габриель осушил рюмку рома.

— Молодец, Габо! Я в тебя верю! И что бы мы тут тебе ни говорили, ты ведь не бросишь писать, — высказал свое мнение мэтр Сабала.

— Никогда! Клементе Мануэль Сабала, вы, как все утверждают, человек загадочный! Я не забуду вас до конца моих дней! Вы сами не знаете, как много мне даете! Но сейчас вы молчите! Ни слова о моем романе!

Сабала вздохнул.

— Если ты настаиваешь, я скажу. Твоя новелла «растекается по древу». Ты хочешь сказать слишком много сразу, а это не получается. Сумбур! Но, Габо, если ты бросишь работу над «Домом», ты очень меня огорчишь. Продолжай писать, и ты найдешь себя! Писателями не рождаются. Однако ты стоишь на верном пути. Вот только что ты будешь дальше делать с университетом? Я знаю, ты его посещаешь, только чтобы не перечить отцу. С другой стороны, журналистика, и чтение, и наша литмастерская и так дают тебе необходимые знания. Только диплома не будет. Однако поздно уже. Я, пожалуй, пойду. — И Сабала тяжело поднялся со стула.

Когда мэтр ушел, Габриель вопросительно посмотрел на своих друзей.

— Пока ясно просматривается только одно — твоя ностальгия по людям, вещам и событиям, уже принадлежащим истории, — начал Эктор. — Ты часто уходишь от главной темы, да ее вообще нелегко уловить. Получается несколько расплывчато…

— С другой стороны, твой реализм не оплодотворяется ни фантазией, ни подсознанием — ничем потусторонним, — дружелюбно добавил Рамиро.