На втором курсе, за время каникул, Габо отпустил длинные волосы и густые усы, однако ко вкусам «качакос», особенно в одежде, привыкнуть не мог. Стоило ему появиться на улице, в кафе, в университете, в нем безошибочно угадывался провинциал, житель побережья. Одевался он «а-ля кубана»: носил пестрые рубашки, яркие свитера, цветастые галстуки и кричащих тонов носки. Все, кто знал Гарсия Маркеса в ту пору, вспоминают его как худощавого парня с бледным лицом, который очень много курил, был не слишком веселого нрава, но с реакцией бейсболиста и танцора румбы. Многие, однако, считали его ни на что не годным, не понимая, что он жил среди чуждых ему по духу людей, что изучал профессию, которая не была его призванием, и что он страдал от одиночества. И еще одно. Писатель говорил об этом в интервью Герману Кастро Гайседо: «Если я хотел пойти в кино, то не мог, потому что мне всегда не хватало пяти сентаво. Билет стоил тридцать пять сентаво, а у меня было тридцать. Если хотел посмотреть бой быков, а это стоило одно песо двадцать сентаво, у меня было лишь песо и пятнадцать сентаво. И так постоянно».
Между тем 17 января 1948 года газета «Эспектадор» опубликовала третий рассказ Гарсия Маркеса «Тубаль-Каин выковывает звезду», в котором, так же как и в первых двух, присутствовала тема смерти. Дассо Сальдивар считает: «За четыре месяца он опубликовал три совершенно необычных в контексте колумбийской прозы рассказа и уже рассматривался критиками как восходящая звезда отечественной литературы» (28, 185).
Это так, однако, каким бы «блистательным выдумщиком», в стиле Шехерезады, Кафки или бабушки Транкилины, ни был Гарсия Маркес, он не мог предвидеть поворотов истории. 9 апреля 1948 года случилось событие, которое совершенно изменило судьбу будущего писателя.
В Боготе был убит Хорхе Эльесер Гайтан, лидер либеральной партии, наиболее вероятный кандидат на пост будущего президента, за которого был готов голосовать простой народ Колумбии. Убийство вызвало волну негодования. Повсюду громили богатые дома и магазины, а их владельцев расстреливали тут же на улице.