Фуко

В каком смысле у власти есть приоритет над знанием, у отношений власти над отношениями знания? В том смысле, что последние вовсе не могли бы интегрироваться, если бы не существовало дифференциальных отношений власти. Верно и то, что в таком случае первые превратились бы в исчезающие, эмбриональные или виртуальные отношения, не включенные в операции, осуществляющие их интеграцию; отсюда взаимодопущение власти и знания. Но если первенство принадлежит власти, то только потому, что две гетерогенные формы знания формируются путем интеграции и вступают в косвенные взаимоотношения, осуществляемые поверх зазора между ними или их "не-взаимоотношений" и в условиях, которые зависят только от сил. Вот почему косвенные отношения между двумя формами знания не подразумевают никакой общей формы или даже соответствия, а только неформальную стихию сил, обволакивающую обе формы. Диаграмматизм Фуко, то есть представление чистых взаимоотношений между силами или эмиссия чистых единичностей, выглядит аналогом кантовского схематизма: именно диаграмматизм обеспечивает отношения между несводимыми друг к другу формами спонтанности и рецептивности, из которых проистекает знание. И все это постольку, поскольку сила сама пользуется присущими ей спонтанностью и восприимчивостью, несмотря на то, что последние являются неформальными, или же, скорее, как раз из-за того, что те являются неформальными. Власть, взятая абстрактно, конечно же, не видит и не говорит. Она как крот, узнать о котором можно лишь по сети его подземных ходов, по его лабиринтообразной норе; она "осуществляется, исходя из бесчисленных точек", она "идет снизу". Однако при том, что власть не говорит и не видит, она способствует видению и говорению. Как выглядит проект Фуко, касающийся "жизни подлых людей"? Речь идет не о знаменитых людях, которые уже располагали речью и светом и прославились своими злыми делами. Речь идет о жизнях криминальных, но безвестных и безмолвных, встреча или столкновение которых с властью на мгновение извлекла их на свет, заставила заговорить. Можно даже утверждать, что если под знанием здесь не подразумевается некий изначальный, свободный и сырой опыт, как того хотелось бы феноменологии, то только потому, что Видение и Говорение уже полностью включены в предполагающие и актуализирующие их взаимоотношения власти[15]. Например, если мы попытаемся определить свод фраз и текстов с тем, чтобы извлечь из него высказывания, то это можно сделать не иначе, как определив очаги власти (и сопротивления), от которых этот свод зависит. Это главное: если отношения власти определяют отношения знания, то и последние тоже предполагают первые. Если высказывания бывают только рассредоточенными в одной форме экстериорности, а видимости только рассеянными в другой ее форме, то это происходит потому, что взаимоотношения власти и сами по себе диффузны, многоточечны и находятся в такой стихии, у которой нет даже формы. Отношения власти обозначают "другую вещь", к которой отсылают высказывания (а также видимости), даже если эти последние отличаются от них с большим трудом из-за незаметной и непрерывной работы интеграторов: как говорится в "Археологии", эмиссия чисел в случайном порядке — это не высказывание, но их воспроизведение голосом или на листке бумаги — высказывание. Если власть не является обыкновенным насилием, то объясняется это не только тем, что она в своем формировании проходит через категории, выражающие отношения силы с силой (побуждать, вызывать, производить полезное действие и т. д.), но еще и потому, что, вступая во взаимоотношения со знанием, власть порождает какую-то истину, поскольку показывает и заставляет говорить[16]. Она порождает истину' в виде проблемы.