Фронтовые ночи и дни

— Пытались взять рейхстаг еще на рассвете, с ходу — не получилось. Сейчас подбросили артиллерию, танки, продолжаем атаковать. Две небольшие группы из батальонов Неустроева и Давыдова ворвались в рейхстаг, ведут бой внутри. Остальных фашисты успели отсечь огнем. Залегли метрах в ста пятидесяти — не могут подняться! Шестого связного посылаю — не возвращаются! Как будешь снимать? Дам тебе провожатого, пробирайся пока к Шпрее.

От дома к дому, из подъезда в подъезд, проломами в стенах, дворами, где ползком, где короткими перебежками пробирались по Альтмаобитштрассе к реке. В подземельях сталкивались с берлинцами. Уныло безмолвные, безучастные, как каменные изваяния, укутанные шалями, пледами, одеялами…

Вот пробитая снарядом стена магазина. Около нее люди с тюками, связками обуви, пачками мыла — растаскивают товары. Прямо на киноаппарат идет, согнувшись под тяжестью кусков мануфактуры, пожилой интеллигентный немец. У другого дома группа немцев разделывает кухонными ножами, растаскивает по кускам убитую лошадь. Киноаппарат фиксирует и эту сцену.

Около уцелевшей каким-то чудом водопроводной колонки — толпа: дети, старики, старухи с чайниками, кастрюлями, ведрами. Доносятся тревожные голоса:

— Вассер! Вассер!

Вода! Без воды не проживешь.

Совершенно пустую площадь под градом пуль пересекает сухая, слегка прихрамывающая старуха, как приведение, как сама смерть. Панов снял и ее.

К перекрестку подошла «катюша». Залп — море огня, грохот гулких разрывов. Когда пыль осела, оператор увидел через визир камеры выброшенное кем-то из окна привязанное к палке белое полотнище.

Из подвалов, трусливо озираясь, вылезают, карабкаясь через завалы, гитлеровцы с поднятыми руками, ошалевшие, полубезумные. Перестрелка прекратилась. Пользуясь удобным моментом, Панов с провожатым пересекают площадь и через несколько минут оказываются на набережной у моста Мольтке. Отсюда орудия прямой наводкой бьют по рейхстагу.

Угловой дом полон артиллеристов. Панов спрашивает: как перебраться через мост к рейхстагу?

Смеются:

— Прямехонько, товарищ капитан!

— А коли всерьез, — добавляет пожилой сержант, — держитесь с нами. Нам ведь тоже туда!

Все спускаются в подвал. Артиллеристы предлагают холодное консервированное молоко. Офицер с погонами старшего лейтенанта говорит солдатам:

— Через пять минут артналет для нас. Под его прикрытием будем продвигать вперед два орудия.

Артналет. Стены дома начинают дрожать от канонады. Артиллеристы дружно выталкивают на набережную две пушки и катят их к мосту. Потом, уже под ответным огнем врага, в облаке дыма и пыли почти несут их на руках через мост.

Прячась за щитками орудий, кинооператор преодолевает мост и уже на той стороне реки, плотно прижимаясь к земле, ползет по изрытой снарядами площади к рейхстагу. Взрыв! Его осыпает песком и горячим щебнем. Панов укрывается под стальным брюхом подбитого танка. Локти, колени в крови, сердце готово, кажется, выпрыгнуть из груди.

До рейхстага не больше двухсот метров!

— Он? — многозначительно спрашивает солдат-провожатый.

— Он! — отвечает Иван.

— Вот он какой!.. Закурить бы теперь, товарищ капитан.

Хочется «схватить» на пленку огромное мрачное здание рейхстага, но просматривается оно из-под танка плохо. Все пространство впереди завалено деревьями, подбитой техникой, мешками с песком, какими-то ящиками, мотками проволоки.

В ближайшем доме сохранились балконы на втором и третьем этажах. Вот бы куда пробраться! До дома метров двадцать, но кругом кромешный ад. Все дрожит, гудит. В воздух взлетают вырванные с корнями деревья, стены рушатся. Порой кажется, что раскалывается и падает само небо.

Вот падает один из знакомых артиллеристов, другой, третий. Расчеты, подбирая раненых товарищей, продолжают вести по рейхстагу огонь прямой наводкой.

От рейхстага бегут два солдата, видимо, связные, которых ждет генерал. Вот они уже совсем рядом, и вдруг из какого-то колодца в упор по ним автоматная очередь…

Выждав удобный момент, Панов все же добирается до дома с балконами. Рейхстаг теперь как на ладони. Огромный, черный от копоти, массивная, тяжелая колоннада, лестницы, разбитый бомбами купол. Окна заложены кирпичом. Оставлены только бойницы. Из них тонкими струйками выползает дым…

Панов решил поискать новую точку для съемки. Поднялся на третий этаж, а там у окна группа немецких автоматчиков, пулеметчик и фаустники… Кубарем скатывается по лестнице вниз, к артиллеристам.

Темнеет. Снимать нельзя. Но какая-то непреодолимая сила гонит вперед, за новой волной штурмующих. Над головами проносятся снаряды, грохочет артиллерия. От частых взрывов становится светло. И вдруг разносится раскатистое:

— Урра-а-а!!!

Пошла пехота. Вспышки разрывов словно мечутся из конца в конец площади, выхватывают из темноты группы бегущих к рейхстагу солдат…

Ночь уже на исходе. Небо над рейхстагом начинает светлеть, становится рыжеватым. Развеялись дым и пыль ночного боя. Вот оно, поле страшной битвы.

— Много нашей братвы здесь осталось, — с горечью роняет солдат-провожатый. — Сделали свое дело — и лежат!