Фронт без тыла (Записки партизанского командира)

В комитете я сказал, что ухожу на фронт. Жене - что срочно выезжаю на строительство инженерных сооружений куда-то на Карельский перешеек (чтобы не волновалась). И... как в воду глядел: именно для этого и именно туда нас и послали. На старую финскую границу, на тот самый участок, где я всего полтора года назад в составе 588-го стрелкового полка включился в финскую войну. Я был тогда начальником инженерной службы. Знал, конечно, что такое оборонительные сооружения. Теперь именно здесь мы начали строить доты, дзоты, эскарпы и контрэскарпы.

Эту оборонительную линию мы называли в шутку "линией ЛИИЖТа" - намек на то, что знаменитой "линии Маннергейма" она не уступит. Строили с энтузиазмом, строили добротно. Но, честно сказать, я до сих пор так и не узнал, какую роль в обороне города сыграло сделанное нами. Правда, где-то в тех местах наступление противника было остановлено, и, может быть, наша работа в какой-то степени армии помогла.

Я сказал, что работали мы с энтузиазмом. Но, думаю, не я один внутренне протестовал против такого для себя назначения. Попали-то, в общем, не туда, куда стремились...

Шли дни. Мы ловили каждое сообщение с фронтов по радио, запоем читали газеты. И, как я убедился позже, знали очень и очень мало. А на одиннадцатый день войны, 3 июля,- речь Сталина:

"Товарищи! Граждане!

Братья и сестры!

Бойцы нашей армии и флота!

К вам обращаюсь я, друзья мои!

Вероломное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня,- продолжается... враг продолжает лезть вперед... Над нашей Родиной нависла серьезная опасность... страна вступила в смертельную схватку со своим злейшим и коварным врагом - германским фашизмом... Вместе с Красной Армией на защиту Родины подымается весь советский народ... необходимо, чтобы наши люди, советские люди поняли всю глубину опасности... отрешились от благодушия, от беспечности... чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе... Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, все подчинив интересам фронта и задачам организации разгрома, врага... В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды... создать... народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся..."{2}

Эту речь слушали все. И запомнили ее все - накрепко и надолго. Потому что впервые узнали тогда люди горькую правду о тяжелом положении нашей страны. И еще потому, что эта речь вооружила всех ясной и четкой программой действий.

Наши батальоны срочно перебросили в Ленинград.

В актовом зале института состоялось общее собрание. Докладывал заведующий кафедрой марксизма-ленинизма, доцент, член парткома Сергей Михайлович Гришуков. Партком призывал студентов и преподавателей вступать в армию народного ополчения. Так я получил направление в дивизию Октябрьского района.

Казалось, что все встает наконец на свои места, что дальнейшая моя судьба становится более или менее ясной. Но это только казалось.

"НУЖНЫ ДОБРОВОЛЬЦЫ". 1941 год, 5-15 июля

Вечером следующего дня нас спешно построили во дворе общежития. Из строя вызвали всех, кто имел боевой опыт: участников гражданской войны, финской, боевых действий на Халхин-Голе, Хасане. Оказалось, что таких в полку человек сорок - пятьдесят. Всем нам было приказано собраться в клубной комнате. И здесь командир полка сказал, что имеет поручение обкома партии предложить всем имеющим военный опыт принять участие в боевой работе в тылу врага.

Предложение было совершенно неожиданным. Мы смутно представляли себе в те дни, где проходит линия фронта. Но твердо верили в силу Красной Армии. И я, например, подумал, что предлагают нам принять участие в каких-то операциях на территории оккупированных гитлеровцами государств: в Польше, во Франции...

- Дело это, товарищи, серьезное и опасное,- продолжал командир. - Поэтому пойдут только добровольцы. Большего сообщить вам, к сожалению, не могу. Сами понимаете - о подробностях расскажут только тем, кто даст согласие... Жду вашего ответа.

- Где, хоть примерно, воевать-то? - спросил кто-то.

- Не знаю, товарищи, я же сказал,

- А какой характер действий?

- Тоже не знаю.

В клубе повисла напряженная тишина. Люди думали. А срок на размышление был так мал, что можно считать, будто его и не было вовсе. И так мало информации о том, что нам предлагают!

- Еще раз хочу подчеркнуть,- нарушил тишину командир,- что никого из вас против желания, без личного согласия, никуда не пошлют. Нужны только добровольцы. Но обком партии верит, что они в нашем полку найдутся. Я тоже так думаю.

И снова тишина, снова лихорадочно скачут мысли. И еще подступило ощущение того, что еще минута - и всех нас начнут подозревать в трусости. И пусть никто еще не сказал и слова, пусть никто еще не отказывался и не соглашался, мне показалось вдруг, что, если о трусости пойдет речь, самым главным виновником стану почему-то я. Сижу вот как пень и молчу...

"Хоть бы знать, куда,- думал я. - Знать бы, что нужно в этом тылу проклятом делать, так, может, легче бы стало..."