Фронт без линии фронта

Затем, надев шапку и подтянув автомат, Сашко скомандовал: «За работу, хлопцы! Пошли!»

Через два дня взлетел на воздух мост в тот момент, когда по нему проходил эшелон с фашистской живой силой и техникой. Это был первый наш ответ за смерть боевого товарища.

И снова команда «железного Сашко»: «За дело, хлопцы! Пошли!»

НА СТЕПНОЙ СТАНЦИИ В. Щипков

Никогда не думал я, что всю жизнь посвящу работе в органах государственной безопасности. После окончания железнодорожного техникума меня призвали на действительную военную службу. Попал в авиацию. Начал учиться в Энгельской школе военных летчиков. Не закончив ее, по комсомольской путевке пришел на работу в органы НКВД. Довелось мне работать и на тихой степной станции Верхний Баскунчак.

Начальником оперпункта транспортного отдела НКВД на этой станции был Владимир Акифьев. Он на четыре года старше меня. До органов НКВД работал в управлении Рязано-Уральской железной дороги старшим экономистом по труду и заработной плате. В конце 1938 года комсомол направил его в органы государственной безопасности.

На станции Верхний Баскунчак мы и познакомились. Долгие годы работали вместе…

И в наши тихие края пришла война. Она была совсем рядом, на противоположном берегу Волги…

В начале августа 1942 года, во время моего дежурства по районному отделу НКВД, раздался телефонный звонок:

— НКВД? Алло, это НКВД?

— Да-да! Вам кого? — спрашиваю я.

— Начальника.

— У телефона оперативный уполномоченный сержант государственной безопасности Щипков.

Слышу взволнованный голос:

— Товарищ Щипков, говорит директор совхоза-104. Срочное дело… На полях совхоза приземлился парашютист. Не знаю чей. Может, наш, а возможно, немец. Приезжайте!

— Встречайте у конторы. Выезжаем…

Доложил Акифьеву. И через несколько минут после этого короткого телефонного разговора красная «пожарка» мчалась по дороге в совхоз.

Ехали молча. Одни и те же мысли беспокоили и Акифьева и меня: если наш человек, то зачем ему спускаться на парашюте? Вот если самолет потерпел аварию — тогда, конечно, другое дело, парашют необходим… А если немец? Враг?.. Фашисты-то уже к Волге рвутся. Ни у Акифьева, ни у меня, в общем-то, почти никакого опыта. Ни разу еще не видели живого шпиона или диверсанта. Тут и задумаешься…

Через станцию часто проходили переполненные составы, главным образом с эвакуированными. Вот и недавно, в конце июля, пришло сразу несколько составов.

Лето в Заволжье было щедрым. Война и все ее беды еще не докатились сюда в полной мере. Мясо, масло, молоко, хлеб, арбузы… Голодным не будешь. И тишина стоит.

Многие из эвакуированных решили остаться в этих местах. На станции в ожидании транспорта, чтобы добраться до колхозных и совхозных усадеб, скопилось большое количество беженцев со своим домашним скарбом.

Все пространство вокруг станции к ночи превращалось в большую постель. Мерцали звезды. Из степи доносились запахи скошенной пшеницы и полынка.

И вдруг, едва люди заснули, — фашистские стервятники! Они стали утюжить станцию, лагерь беженцев. Поднялась паника, степь огласилась криком и стонами… Этого не забыть… Что, если кто-то сообщил врагу о скоплении людей?..

Едва машина остановилась у конторы совхоза, как подбежал директор.

— Вон где опустился! — Он показал рукой в степь, над которой сквозь облака пробивались лучи солнца.

— Что там? — поинтересовался Акифьев.

— Наш чабан живет. Казах. У него парашютист и приютился. Говорит, до вечера. И будто тоже казах.

— А как же вы узнали? — спросил я.

— Чабан послал ко мне паренька.

«Пожарка» помчалась в степь, оставляя за собой черный шлейф пыли.

О конспирации нечего было думать. Все как на ладони: хоть на машине, хоть верхом — все равно видать. Степь ровная, как стол. Поэтому оставалось только спешить. И шофер «газовал»!

Показалась юрта. Машина подрулила к ней. Навстречу вышел пожилой казах. Гостей встретил шуткой:

— Ничего не горит, а тут пожарники… Степь только горит немножко. Такой жара!

— Да, жарко, — согласился Акифьев и тихо спросил: — Где?

Чабан жестом руки показал на овчарню.

— Там! Спит парашют. А может, не спит — просто так лежит. Кто его знает.

В тени у овчарни лежал на животе мужчина в простой, как у чабана, одежде.

Мы осторожно приблизились к нему. Акифьев встал у головы, я — у ног. Кончиком ботинка дотронулся до ноги незнакомца. Тот резко повернулся и сел, прищурив и без того узкие глаза от солнечного света, ударившего ему в скуластое лицо. Двое простоватых парней в штатском не испугали его.

— Чего надо? — тоном человека, не вовремя разбуженного, спросил он.

Вместо ответа Акифьев скомандовал:

— Руки вверх! — и навел пистолет.

— Вы что, ребята? С ума, что ли, спятили от жары?

Говорил он почти без акцента, четко. Интеллигентное лицо. На вид лет сорок — сорок пять.

— Руки вверх! — повторил я.

Незнакомец, видя, что с ним не шутят, медленно поднял руки.

— Вы за кого меня принимаете? Ошиблись, ребята.

— Ошиблись — извинимся. Время военное, — ответил Акифьев и, обращаясь ко мне, сказал: — Вася, посмотри, что у него там в карманах.

Я провел рукой по карманам. Вынул документы.