Фронт

— Тимошка, у нас авария — застучал подшипник. Почему так вышло, я пока еще не знаю, но сейчас надо решать, что будем делать. Починить я это не могу: надо открывать мотор, а как его ремонтировать? Обидно, конечно, ездим с начала войны, такого еще не бывало! — Голос Нади зазвенел, подбородок дрогнул. Но она быстро справилась с собой и сердито продолжала: — Отъехали мы без малого триста километров, не возвращаться же назад. А впереди Курган, до него километров около двадцати осталось. Двигаться сами мы не можем, стало быть, выход один: ждать попутную машину и, как это ни тошно, проситься на буксир.

Тимка поскреб в затылке. Он казался расстроенным больше Нади.

— А в Кургане что?

— Как что? Нужен станок, баббит… Я добьюсь. Мы обязаны доставить груз, как всегда, ко времени, я дала слово Катерине Власовне ездить без аварий.

Тимка беспомощно оглядел пустынную степь и грустно развел руками.

Попутчик не участвовал в этом разговоре: он был чужой. Сидя на краю придорожной канавы, он сосредоточенно рассматривал Тимкину спину. Наде показалось, что он любуется его новым ремнем. Такой же ремень, новенький и хрустящий, опоясывал солдатскую гимнастерку Андрея в последний вечер… Как трудно было разжать пальцы, отпустить тот ремень! Если б сейчас, в тяжелую минуту, был бы рядом он — родной, сильный человек, умелый шофер, скромный и молчаливый, чем-то похожий на этого…

— А ты что скажешь, товарищ?

Вопрос девушки вывел попутчика из задумчивости.

— Как у вас с инструментом? — спросил он.

— С каким инструментом?

— С монтажным. Торцовые девятнадцатимиллиметровые ключи есть?

— Инструмент полностью.

— Покажите.

Тимка бросился к машине, вытащил брезентовую сумку с гаечными ключами. Попутчик внимательно осмотрел набор и сказал просто:

— Ремонт сделаем здесь. Дальше пойдем своим ходом.

— Ты?.. Ты сможешь это сделать? — удивленно спросила Надя. Но она и сама уже поняла: он сделает, он справится. — Что мы должны?

— Помогать мне.

— Ну, так командуй.

— Хорошо. — Он встал. — Масло и воду спустить. Передок поднять на домкрат и закрепить чем-нибудь… ну, хоть вон те камни можно взять. Колеса снять, чтоб

;Не мешали, капот тоже долой и снимайте головку блока.

'Вы, Тимофей, когда управитесь с колесами, помогайте Надежде Степановне, а потом придете ко мне под машину. — Попутчик покосился на Тимкины ручищи. — Если что не будет поддаваться, силы не применять — спросите у меня.

Солнце палило нещадно. Проходящие машины обдавали пылью и бензиновым перегаром, но люди не обращали на это внимания. Они понимали, что судьба послала им настоящего мастера, знающего душу мотора, и работа спорилась.

Вот уже головка цилиндров лежит на подножке автомобиля, Тимка с любопытством заглядывает в таинственное нутро двигателя, но попутчик не дает передышки, окликает его, и Тимка послушно лезет под машину. Здесь не так жарко, но капли не успевшего стечь масла падают на лицо, слепят глаза.

Когда сняли картер — скопление магистральных трубок, фасонных гаек, зашплинтованных крест-накрест проволокой, сетки фильтров, отвисшие прокладки, — все это хозяйство представилось Тимке безнадежно запутанным и сложным. Он тяжело вздохнул.

— Понимаешь, у меня брат выписался из госпиталя. Он вместе с Надиным Андреем ушел на фронт. Андрей тогда же, в сорок первом, погиб, а брат без ноги остался. Ждет меня в Свердловске. Мы договорились у нас в райкоме с Катериной Власовной встречу ему устроить как фронтовику. Располагали его обратным рейсом в родное село привезти на машине. А машина вот…

— Тяните эту гайку, Тимоша. Не горюйте, успеем. Теперь проверните вал за маховик. Еще, еще… Стоп!

Уверенные пальцы попутчика потянулись к шатунному подшипнику и сильно качнули его. Раздался короткий сухой треск. Тимке он показался стоном человека, у которого врач нащупал больное место.

— Тащите вверх поршень, Надежда Степановна! Осторожно кольца! Ну вот, теперь все.

Попутчик вылез из-под машины. Его лицо и волосы были залиты маслом. В руке он держал крышку шатунного подшипника. Взяв из Тимкиных рук шатун, наложил крышку и молча протянул Наде. Тонкий слой серебристого металла был покрыт трещинами и раковинами. Местами он совсем выкрошился и открывал черное тело шатуна.

— Отчего бы это? — глаза Нади вопросительно смотрели на попутчика.

— Давно эта трехтонка ходит?

— С сорок первого. Началась война, все машины на фронт забрали. Эта была списана, нам ее эмтээсовские трактористы помогли восстановить. А двигатель совсем недавно из ремонта.

Ну вот, наверно, заливка была неправильно сделана или подгонка неаккуратная. Подшипник не расплавлен, а разбит.

Надя махнула рукой.

— Хоть разбит, хоть расплавлен — дело дрянь.

Тимка молча курил. Степь опоясалась по горизонту бледно-голубым знойным маревом, от земли поднимался удушливый жар, в траве лениво щелкали кузнечики.

Надя вновь с надеждой подняла глаза на попутчика и впервые увидела ряд его ровных белых зубов. Карие глаза светились мягко и успокаивающе: человек улыбался.

— Можно и мне закурить?

Тимка виновато, с поспешностью протянул кисет. Сворачивая козью ножку, попутчик сказал: