Фронт

Примак посмотрел на смущенного Горшкова и, прежде чем тот успел что-либо сказать, потащил его обратно через проходную будку в канцелярию. Уже идя по коридору к двери, из-за которой слышался дробный стук пишущей машинки, он склонил голову набок и подмигнул. — Обмундирование! Полный комплект! Получишь сию минуту. И фуражку с лакированным козырьком. — Лейтенант прищурил один глаз и выпятил нижнюю губу. — Ты думаешь, Примак не понимает, что такое настоящий работник? Ты думаешь, я не знаю, что Сашка Обрезков халтурит и гоняет машину как черт? Но я также знаю: он умеет сутки сидеть за рулем…

* * *

Прочные кирзовые сапоги весело поскрипывали на асфальтовой панели. Над голенищами топорщились брюки-галифе, а в кармане гимнастерки, перехваченной широким ремнем, поместились разовые талоны в столовую и служебное удостоверение. Осенние сумерки быстро опускались на окраину, и все ярче становилась полная луна, освещая раздвинувшую лес полосу великого Сибирского тракта. В лунном свете серебрилась и оцинкованная крыша гаража. «Мой гараж. Я здесь работаю и живу, и тут у меня есть друзья!» Горшков тихо засмеялся и прошел в калитку. Спать почему-то не хотелось. Он сел в кабину старого грузовика и оглядел залитый лунным светом двор. Здесь уже знакомы все закутки, каждая бочка из-под горючего; около шланга, что висит на кирпичной стене, надо построить деревянную эстакаду для осмотра и мойки машин… Где-то тревожно вскрикнул паровоз. Горшков вздрогнул, опустил голову на руль и долго сидел так, прислушиваясь к шуму проходящих по улице машин; он по звуку моторов еще издали определил, что это тяжелые грузовики, они шли в дальние рейсы по Сибирскому тракту через глухие уральские леса в сторону фронта, к Ленинграду…

14

На свалке царили тишина и запустение. Сорная трава проросла сквозь ржавые остовы машин, от мертвого неподвижного металла несло холодом. Горшков постоял, поежился на утреннем ветру, потом свернул с железнодорожного пути и начал пробираться в глубь свалки. Сразу стало сумрачно, как в лэсу: над головой нависали сплетения таврового железа, резиновых шлангов, тяг и тросов; земля была покрыта обломками рессор, снарядными гильзами, простреленными касками и противогазами. Горшков высматривал наименее поврежденные моторы. Это была тяжелая работа — иногда приходилось карабкаться на высоту в несколько метров, чтобы миновать глухой завал из танков и самоходок, иногда ложиться на землю и проползать между гусеницами тягачей.

Вот дорогу преградил длинный легковой «мерседес». Машина была примята наваленным сверху орудийным лафетом, стекла выбиты, задний мост вырван вместе с карданным валом, на покореженных дверцах нарисован черный орел под свастикой. Но не рисунок привлек снимание Горшкова, — даже в таком плачевном состоянии автомобиль сохранил динамичную обтекаемость кузова: его линии, стремительные и точные, плавно закруглялись и, казалось, звали машину вперед — они пробудили смутные воспоминания…

В облике каждого человека, в лице, улыбке есть что-то свое, неповторимое, присущее только ему одному. Проходят годы, седеют волосы, заостряются черты лица, меняется покрой одежды, но это «что-то» сохраняется… Так и автомобили: построила фирма свою первую машину — конструкторы придумали очертания кузова, «плечики» радиатора, инкрустацию облицовки, и как бы ни менялись последующие выпуски, в них всегда остается что-то от старой модели.

Горшков попробовал открыть дверку. Она не поддавалась. Тогда он лег на капот и через проем ветрового стекла прополз внутрь автомобиля.

Как ребра скелета, торчали оголенные стойки кузова, из прогнивших сидений выпирали ржавые пружины, в приборах были выдавлены стекла и погнуты стрелки, на сигнальной кнопке искривленного штурвала поблескивала марка завода — трехлопастный про-пеллер, покрытый голубой эмалью.

Рукавом комбинезона Горшков протер круглую пластмассовую кнопку сигнала, и она заблестела, как маленькое зеркало; тонкий пыльный лучик солнца, проникший через пробоину в крыше, оживил эмалевый пропеллер, сделал его выпуклым. Блестящая пластмассовая кнопка словно гипнотизировала, не позволяя отвести взгляд…

* * *

Худышка подросток, у которого все торчало: уши, локти, лопатки, вихор на голове — завоевал сердца шоферов небольшого гаража. Он исполнял разные поручения: бегал за пивом, носил записки девушкам, усердно обтирал пыль с кузовов, драил никелированные части автомобилей. Шоферы кормили его ситником, воблой, баловали разноцветными плитками постного сахара, а между делом показывали ему и объясняли устройство автомашин.

Чуть свет Костя прибегал в гараж к дяди-Васиному «мерседесу», надевал резиновые сапоги, кожаный фартук и брался за работу. Нелегко вымыть машину пятиметровой длины и не просто: сначала надо отбить сильной струей комки грязи, присохшие под крыльями и на рессорах, а потом, держа в одной руке тяжелый шланг, а в другой тряпку, осторожно отмыть кузов и обязательно слабой струйкой, чтобы напором воды не испортить краску. Брызги летят за воротник, ударяют в лицо, руки стынут от холодной воды.