Фридрих Шиллер

Его время строго регламентировано: с 7 до 11 и с 2 до 6 — уроки, в промежутках физические упражнения, в 9 часов — сон, в 6 часов — подъем. Он обязан заниматься предметами, которые ничего не говорят ни уму его, ни сердцу. К тому же он поступил в академию в середине года; ученики ушли вперед, и никто не помогает ему хоть как-то нагнать упущенное.

Вот перечень лекций, которые еженедельно должен был прослушивать четырнадцатилетний Шиллер:

2 часа римского права,

3 часа естественного права,

2 часа государственного права,

6 часов философии,

6 часов математики,

5 часов французского языка,

3 часа греческого

И все же самым страшным был не ученый педантизм, господствовавший в академии, не казарменные порядки, не разлука с родными, а «отеческое попечение» герцога!

Карл Евгений следил не только за успехами и поведением учеников, он желал следить и за их мыслями.

Юноши обязаны были вести дневники, открытые для «верховного ректора», регулярно писать характеристики на себя самих, своих товарищей и педагогов. Шиллера особенно угнетало именно это духовное рабство.

«Судьба жестоко терзала мою душу, — рассказывает он в одном из писем, оглядываясь на свои школьные годы. — Через печальную мрачную юность вступил я в жизнь, и бессердечное, бессмысленное воспитание тормозило во мне легкое, прекрасное движение первых зарождавшихся чувств. Ущерб, причиненный моей натуре этим злополучным началом жизни, я ощущаю по сей день…» [2].

И в другой раз, возвращаясь к годам Карлсшуле: «…Восемь лет боролся мой поэтический энтузиазм с военным порядком…»

Восемь лет боролся… Слово «борьба» на первый взгляд кажется здесь неуместным: что может мальчик, юноша против отлаженной системы муштры, запретов и доносов?

Его глубоко уязвляют оскорбительные физические наказания, которым за малейшую провинность подвергаются воспитанники в «просвещенном» герцогском «питомнике». Герцог собственноручно карал оплеухой за незастегнутую пуговицу, за покупку в городе любого пустяка, за растрепанные или плохо напудренные волосы (пудрить голову обязаны были, впрочем, только воспитанники-дворяне, но говорят, что Карл Евгений так ненавидел рыжие волосы, что приказал пудриться и Шиллеру). Знаком особого герцогского расположения был милостивый щелчок по носу.

21 ноября 1773 года в академический журнал внесена запись: «Ученик Шиллер наказан 12 ударами ивовых розог за то, что взял в долг у своего товарища булку».

23 декабря — новая запись: «…Наказан за то, что попросил приготовить ему чашку кофе».

Мать Шиллера — Елизавета Доротея, урожденная Кодвейс.

Отец — Иоганн Каспар Шиллер.

Герцог Карл Евгений Вюртембергский.

Дисциплинарные наказания в немецкой армии XVIII века

Прямой и открытый, он становится замкнутым, молчаливым, как бы оробевшим.

Как нелепо выглядит он, узкогрудый, вытянувшийся не по годам, в своем мундире из грубого солдатского сукна! Белые рейтузы подчеркивают худобу длинных ног; букли у висков еще более удлиняют бледное остроносое веснушчатое лицо с воспаленными веками. От барабанного боя, от криков команды часто болит голова, а вид надо иметь бравый и шагать на прусский манер, высоко вскидывая ноги.

И все же годы, проведенные Шиллером в Карлсшуле, можно по праву назвать годами борьбы.

Она не велась и не могла вестись в открытую. Шиллер жил по тем же правилам, что и другие: посещал лекции и молитвы, топал на учениях, произносил риторические хвалебные речи в честь герцога и почтительно подносил по приказу академического начальства поздравительные стихи герцогской любовнице в день ее рождения, который торжественно отмечался в академии.

Следы этого существования Шиллера в Карлсшуле сохранились в академических журналах, ежедневных рапортах надзирателей и характеристиках.

Вот уцелевший образец подобного сочинения:

«Относительно успехов Шиллер не уступает Ховену… Он живого и веселого характера, не лишен воображения и ума; скромен, застенчив, погружен в себя и постоянно читает стихи. Его успехи в науках отчасти замедляются его болезненным состоянием; он уважает начальников, услужлив, признателен и прилежен, хороший христианин, любит поэзию и хотя не совсем доволен собою, зато не жалуется на свою судьбу, занимается теологией, но вообще дурно пользуется своими дарованиями».

Что еще, кроме набора этих довольно благонамеренных и противоречивых оценок, мог написать одноклассник и сверстник Шиллера, не желавший чернить его в глазах начальства?

Но, кроме этой внешней, автоматической жизни, каждый шаг которой регламентирован казарменным режимом академии, у Фридриха Шиллера была в тс годы и другая, внутренняя жизнь, тщательно охраняемая от взоров надзирателей.

Душой этой тайной, доверенной только нескольким близким друзьям жизни Шиллера была поэзия. Содержанием этой поэзии — бунт.

Навсегда останется для Шиллера поэзия средством защитить свою духовную свободу, отстоять свой внутренний мир от посягательств деспотизма.