Какая помощь осталась ему? Он решился искать даже в той эпохе, в которую он жил, опору высшей культуры. Был момент, когда ему показалось, что он нашел эту опору, но он ошибся и отказался от своего выбора, потому что эта поддержка ограничивает горизонты, а ум его не выносит этого. «Вот что необычайно в жизни мыслителя, — писал он в 1875 г., а из того, что это было написано так давно, мы можем судить о длительности этого конфликта, — что две противоположные склонности заставляют его следовать одновременно по двум разным направлениям и держать под своим ярмом: с одной стороны, он хочет знать, и, расставаясь неустанно с твердой землей, носящей на себе жизнь человеческую, пускается в неизведанные области, с другой стороны, он хочет жить, не хочет уставать и ищет себе постоянной точки…»
Ницше, расставшись с Вагнером, пускается в неизведанные области. Он ищет последней поддержки, и что же он находит? Узкое убежище национализма. Он отказывается от него; это грубый исход, это только полезная хитрость для того, чтобы немного придать силы толпе, некоторое воспитание вкуса и строгости воли. Это не должно быть, не может быть доктриной европейского, избранного рассеянного меньшинства, без сомнения, не существующего, того меньшинства, к которому направлены все его мысли.
Он более не думает о национализме: он нужен только бедному веку. Ницше больше не пытается искать благодетельной веры для низменного большинства: какое ему до него дело? Он думает о Наполеоне, о Гёте; оба они стояли выше своих современников, выше предрассудков своих партий. Наполеон ненавидит революцию, но почерпает в ней энергию; он презирает Францию и управляет ею; гордость его требует завоеваний и реформы Европы. Гёте не уважает Германию и мало интересуется происходящей в ней борьбой, но он хочет обладать всеми идеями и мечтами человечества и оживить их, хочет сохранить и увеличить необъятное наследство моральных богатств, созданных Европой. Наполеон знал о величии Гёте, а Гёте с радостью наблюдал за жизнью победителя ens realissimum. Солдат и поэт, один держит людей в подчинении, в молчании и в накоплении сил, другой — присутствует, созерцает и прославляет; вот идеальный союз, который появляется в жизни Фр. Ницше в самые решительные моменты его жизни. Он поклоняется Греции в лице Феогнида и Пиндара, Германии — в лице Бисмарка и Вагнера; длинный изгиб в сторону снова приводит его к его мечте, к этой недостижимой Европе, воплощению силы и красоты, одинокими представителями которой на другой день Революции были Наполеон и Гёте.
Мы знаем из одного письма Фр. Ницше к Петеру Гасту от 13 февраля 1887 г., что он в это время не был доволен своей работой. «Я так и не пошел дальше попыток, введений и всевозможных обещаний… — пишет он и затем прибавляет: — Первый черновик моего
Мы можем подойти к его душе очень близко благодаря его письмам к матери и сестре (не все из них были опубликованы). Он пишет этим двум разлученным с ним женщинам с такой нежностью, при которой невозможно ни лицемерие, ни искусственная бодрость духа. Он пишет им так откровенно о самом себе, как будто ему доставляло удовольствие снова чувствовать себя ребенком около них. Матери он пишет ласковые, послушные письма и смиренно подписывает их