Фрейд

Непрекращающиеся споры по поводу характера основателя психоанализа оказались, помимо всего прочего, еще более жаркими, чем дискуссии, которые вызвали его теории. Сам Фрейд создал благоприятную для слухов атмосферу, оставив запоминающиеся, но сбивающие с толку афоризмы, а также неточные оценки собственной работы. В этом заключен парадокс: как бы то ни было, детище Фрейда – психоанализ – связано с самым беспощадным дознанием; он предстает заклятым врагом скрытности, лживости и вежливой уклончивости буржуазного общества. И действительно, Фрейд очень гордился своей репутацией разрушителя иллюзий, верного слуги научной достоверности. «Истину, – писал он в 1910 году Шандору Ференци, венгерскому психоаналитику, одному из наиболее известных своих единомышленников, – я считаю конечной целью науки». Два десятилетия спустя он снова повторил это, уже Альберту Эйнштейну: «Я больше не считаю одним из моих достоинств тот факт, что я по возможности всегда говорю правду; это стало моей профессией».

Мы очень много знаем о Фрейде. Он вел обширную переписку, бо2льшую часть которой я прочитал. Как официальные, так и личные письма позволяют узнать о нем немало важного. Фрейд оставил после себя огромное количество автобиографических работ – часть открытого и часть скрытого характера. Письма и публикации Фрейда содержат фрагменты, достойные того, чтобы присутствовать во всех его биографиях, включая данную: я старался быть точным, а не удивить читателей. Но даже с учетом скрупулезности, с которой его изучали, и тех многочисленных важных подсказок, которые он нам оставил, на карте жизни Фрейда остались довольно большие белые пятна. Все это требует дальнейшего исследования. Сколько раз был женат отец Фрейда, два или три? Был ли у Фрейда роман с сестрой его жены, Минной Бернайс, или это чистая фантазия враждебно настроенного современника либо изобретательного детектива-биографа? Почему Фрейд считал целесообразным проводить психоанализ дочери Анны, хотя в своих статьях выражал серьезное неодобрение по поводу близости психоаналитика с субъектом его профессиональной деятельности? Действительно ли Фрейд грешил плагиатом, а затем объяснял прямые заимствования плохой памятью или эти обвинения обусловлены искренним непониманием его метода либо злонамеренной клеветой на добросовестного исследователя? Был ли Фрейд наркоманом, зависимым от кокаина, и разрабатывал ли свои психоаналитические теории под его воздействием или употребление кокаина можно считать умеренным и в конечном счете не принесшим вреда?

Вопросов много. Являлся ли Фрейд научным позитивистом, о чем заявлял сам, или скорее находился под влиянием туманных предположений и романтики иудейской мистики? Был ли он действительно изолирован от медицинского сообщества своего времени, как сам любил жаловаться? Его часто декларируемая нелюбовь к Вене – это просто поза, типично венская его черта, или настоящая неприязнь? Правда ли, что продвижение по службе Фрейда замедлялось из-за того, что он был евреем, или сие легенда, распространенная чрезмерно чувствительными собирателями жалоб, которые везде стремятся найти антисемитизм? Чем было в 1897 году его отречение от так называемой теории совращения, объясняющей причины неврозов, – актом необыкновенной научной смелости, проявлением сыновней почтительности или малодушным отказом от обобщения, которое не приняли коллеги? Насколько далеко заходили его, как он их сам называл, «гомосексуальные» чувства к близкому другу 90-х годов XIX столетия Вильгельму Флиссу? Являлся Фрейд самопровозглашенным вождем сплоченного и покорного клана учеников, Людовиком XIV от психологии, провозгласившим La psychanalyse, c’est moi[3], или гениальным, хотя иногда и строгим проводником к тайным законам разума, с готовностью признававшим вклад коллег и предшественников? Был ли он настолько тщеславен, что фотографировался на групповой портрет, встав на ящик, чтобы не оказаться ниже более высоких мужчин, или это тоже фантазия предвзятого биографа, стремившегося дискредитировать Фрейда?