Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге

Как оказалось, первую школу для сыновей Альберт выбрал неудачно. Для Льюиса то был ад. Учеников там было десятка два. Директор школы, по прозвищу «Старик», бил их тростью и славился жестоким нравом. Преподавали в школе главным образом сам директор, его сын и дочь. Льюис называл его жестокость «иррациональной и непредсказуемой». Его брат Уоррен писал о директоре: «Я видел, как он поднял мальчишку лет двенадцати за воротник, держал его на вытянутой руке, как собаку, и бил тростью по икрам». Отец одного мальчика обратился в Верховный суд с жалобой на жестокость директора. В конечном итоге школу закрыли из-за недостатка учеников, директора признали психически больным, и тот умер спустя два года. «Старик», священник Церкви Англии, оставил глубокое впечатление в душе Льюиса: даже полвека спустя ему было трудно простить учителя. Иные могут предположить, что директор получал сексуальное удовлетворение, творя жестокости с учениками, но Льюис так не думал: «В наши дни все говорят о садизме, но я не уверен, будто в той жестокости был эротический элемент». Разумеется, чуткий Льюис не мог пройти мимо того факта, что директор был священником.

Но не все было так плохо. Вспоминая прошлое, Льюис понимал: то место послужило ему подготовкой на пути к вере, к которой он в конечном итоге пришел. В автобиографии он говорил: «Жизнь в мерзком пансионе… учит жить надеждой и даже, в каком-то смысле, верой, ибо в начале каждого семестра дом и каникулы так далеки, что их себе представить не легче, чем рай». В те годы Льюис начал ходить в церковь и «молиться, читать Библию и пытаться жить по совести». Что же его на это подвигло? «Я боялся за мою душу, особенно ночью, когда сквозь окна нашей общей спальни, лишенные занавесок, ярко светила луна»[45].

Когда школу закрыли, Альберт отправил сына в другую, в «Шербург», находящийся в Молверне. Здесь мальчик попал под влияние мисс Кауи, школьной воспитательницы, заменившей ему мать. Та увидела, что Льюис крайне чувствителен и одинок. Тот откликнулся на заботу. Однажды директор увидел, как она держит Льюиса в объятиях – и тут же ее уволил, хотя та, наверное, не раз обнимала других мальчишек с материнской нежностью. Льюис скучал по ней и спустя полвека писал: «Ни в одной школе не было лучшей воспитательницы, столь хорошо умевшей обращаться со страдающими мальчиками, утешать их, радоваться вместе с детьми и дружить с ними. Она – один из самых бескорыстных людей в моей жизни. Мы все любили ее»[46].

Еще сильнее мисс Кауи повлияла на Льюиса в другом. Она была «все еще духовно незрелой» и «плавала» среди многих культов, о которых с ним говорила. Тринадцатилетний мальчишка запутался, и его формальная вера поколебалась и в конечном итоге исчезла. «Мало-помалу, неосознанно, ненамеренно она расшатала всю основу, стерла все четкие грани моей веры. Весь этот оккультизм предстал словно в тумане, как чистая спекуляция…»[47]

Эти основы подрывало и чтение классиков. «У античных авторов, особенно у Вергилия, – вспоминал Льюис, – видно обилие религиозных идей, а все учителя и редакторы изначально не сомневались в том, что все эти идеи – чистой воды иллюзия… и я вынес впечатление о том, что религия в целом, пусть и совершенно ложная, была некой естественной порослью, эндемичной нелепостью, в которую человечество было склонно попадать по ошибке»[48].

Школьные годы Льюис называл одинокими и несчастными и позже остро сознавал плохие последствия этого опыта. «Если бы родители в каждом поколении знали, что на самом деле творится в школе, где учится их сын, история образования была бы совсем другой»[49]. Он вспоминал, как один из наставников прививал ученикам «желание блистать, важничать, выделяться, быть в курсе» и учил Льюиса «изо всех сил становиться щеголем, хамом и снобом».

Льюису не нравилось и то, каким он становился, и то, что происходило с окружавшими его юношами. «Никогда не видел ни сообщества, столь пронизанного враждой, снобизмом и подхалимством; ни столь эгоцентричной элиты, озабоченной лишь тем, какое впечатление она производит; ни столь раболепного пролетариата, начисто лишенного любой солидарности или чувства общего достоинства»[50]. Окружение подпитывало гордость, надменность, презрительное отношение к окружающим. Много лет спустя он писал: «Где-то за тридцать последних лет Англию наполнила интеллигенция, злобная, язвительная, циничная и желающая все разоблачить. Многие из них учились в привилегированных [частных] школах, но, думаю, очень немногие эти школы любили». Защитники таких школ, добавлял Льюис, скажут, что таких людей «система не смогла исцелить; их слишком мало пинали, высмеивали… пороли и унижали»[51].

В конечном итоге отец Льюиса решил, что сыну лучше заниматься с наставником, а не в закрытой школе. Он писал брату Льюиса: «Короче говоря, вся затея оказалась неудачной и пора ставить точку. Его письма меня расстраивают. Думаю, лучше всего отослать его к “Кёрку”, как кончится семестр».