Фрегор Ардин

— Ну и как тебя? — почти добродушно спросил Гаор. — Бросить, уронить или поставить?

Мальчишка вдруг побелел и закатил глаза, и Гаор аккуратно поставил его на пол и немного подержал, давая отдышаться прийти в себя.

— Ну как? — ласково спросил Гаор, когда глаза мальчишки пришли в норму и шкодливо забегали по сторонам. — Пойдёшь к Мажордому? Показать дорогу?

Мальчишка молча замотал головой и, как только Гаор разжал пальцы, выбежал из спальни.

А Гаор стал проверять свои вещи в шкафу и тумбочке. Как он и предполагал, мальчишка рылся, но ничего не испортил. А могло быть и такое, в училище один этим баловался, трижды тёмную ему делали, пока отучили. Убедившись, что вещи, а главное, карты в конверте, не пострадали — за карты могло быть плохо по-настоящему, — Гаор надел тёмную рубашку и пошёл в умывалку проверить носки и футболку. Носкам ещё сохнуть, а футболка… он перевесил её так, чтобы сохла побыстрее, тогда после ужина и зашьёт. А до ужина сколько? Успеет он в гараж?

Не успел. В коридоре уже шумели возвращавшиеся со двора.

И опять, судя по взглядам, о том, что он пришёл в казарму весь в крови, знали многие, если не все, но никто ни о чём его не спросил.

Здесь, как уже убедился Гаор, обо всём приходилось догадываться самому.

…

9 декада

Жизнь по новому распорядку: подъём со всеми, завтрак, работа в гараже или выезд, обед, один период в гараже, один период отдыха, три периода тренировки, после которой он действительно, как пообещал Рарг, еле доползал до спальни и отлёживался до ужина, ужин, личное время и отбой — сильно напоминала армейскую до фронта и даже училищную, а потому не тяготила и была даже приятна именно своей привычностью.

Кровь ему больше на тренировках не пускали, вернее, Гаор берёгся, но футболку или майку после тренировки можно было выжимать, и ноги подкашивались. Но он заставлял себя переодеться, сходить в душ, там же выстирать майку, трусы — попросил у Кастелянши и получил без звука две пары, и не обычных бельевых, а спортивных — и носки. И уже тогда, вернувшись в спальню, раздевался и ложился отдохнуть до ужина. Как он догадывался, слыша сквозь дремоту лёгкие шумы и стуки, наушники и стукачи заглядывали в спальню и, разумеется, доносили Мажордому. Но тому придраться было не к чему: распорядок ему определил его хозяин, лежит он не в одежде, а голым, так что… пусть Мажордом его в задницу поцелует со своей цивилизованностью.

А заодно из обмолвок, кратких разговоров и замечаний, как мозаика из мелких камушков, вырисовывалась картина рабской жизни «Орлиного гнезда». Рабы делились на «родовых», то есть рождённых в «Орлином Гнезде» и питомнике Ардинайлов, и «купленных» или поселковых. Личными рабами, служившими непосредственно хозяевам, были только родовые, купленные — на подсобных и дворовых работах, а самые светловолосые и светлоглазые на рабской обслуге. «Первый, второй и третий сорт», — невесело посмеялся про себя Гаор. Родовые смотрелись чистокровными, а потом, сопоставив и подумав, он понял, что они, и в самом деле, чистокровные. Ардинайлы сами плодили себе рабов. Мало того, что рожденный рабыней — раб от рождения, это-то везде так, но Ардинайлы вовсю надевали ошейники детям от законных жен, особенно девочкам. «Чтоб не тратиться на приданое, что ли?» — мрачно острил про себя Гаор. И вовсю спали с собственными дочерями и сестрами, плодя новых рабов.

И чем больше Гаор узнавал об Ардинайлах, разбираясь, кто кому кем приходится, тем с большей уверенностью в своей правоте ночью, когда спальня засыпала, пополнял отведённый Ардинайлам лист. Славный старинный род, истинные, чистокровные ургоры. Нет, он вправе это обнародовать. Когда-нибудь. Но он скажет о древней и незыблемой привилегии лучших ургорских родов. О «праве личного клейма». О том, как по вызову приезжают из Рабского Ведомства и без звука, не задавая вопросов и не требуя документов, ставят клейма и заклёпывают ошейники без номеров тем, на кого укажут. И никаких карточек, и регистраций. И никому никогда не узнать о судьбе заклеймённого. И так по всей Королевской Долине. И надо так писать, чтобы не выдать источник информации. Он даже стал бояться, что по сравнению с «Орлиным Гнездом» жизнь в посёлке будет казаться не такой уж плохой. И потому сделал последний вариант «От рождения до смерти» даже более злым, чем задумывался вначале.

Главная шестёрка и наушник Мажордома носил вполне приятное имя — Милок и оказался сыном Мажордома и Первушки, ну, это ладно, но Первушка — дочь Орната, «Второго Старого», а её мать — дочь Орвантера, «Первого Старого», главы рода, а значит, Мажордому она приходится дважды племянницей. Это же… Ну, хозяева на Заветы Огня и на законы о кровосмешении плюют, но ты-то себя не роняй. Будь человеком, а не… — Гаор даже слов не мог подобрать. А когда узнал, что тот же Милок — «любимая подстилка» не кого-нибудь, а Орната, своего кровного деда! — в богатом ругательном лексиконе Гаора не нашлось слов.