Франц Кафка не желает умирать

– Это могут сказать только агенты гестапо, обратитесь с этим вопросом к ним… Если же говорить обо мне, должен сказать, я не держу на вас зла за то, что вы не признались мне в своем еврейском происхождении.

Он умолк, будто оценивая произведенный его словами эффект, потом продолжил:

– Потому что винить в этом должен только себя!

– Вас?

– Да, только себя, и больше никого! Потому как обычно умею распознавать евреев, причем безошибочно.

– И по каким же признакам вы нас распознаете?

– Послушайте, Клопшток, не стройте из себя невинную овечку!

– Но вы же сами минуту назад признали, что до последнего времени даже не думали считать меня в чем-то виноватым.

– Это все из-за вашего обманчивого вида, только и всего! С белокурой шевелюрой, вздернутым носом и серьезным видом вы не похожи на еврея! Плюс фамилия, с помощью которой, Клопшток, вы дурачите врагов – смею напомнить, что ее носил великий германский поэт, наш знаменитый Фридрих Готлиб Клопшток, творец поэзии жизни и автор незабываемой поэмы «Мессиада»! Вы, Клопшток, будто заранее устроили маскарад и прилепили себе фальшивый нос. Но повторяю, винить в этом мне остается только себя самого. Как я мог свалять такого дурака? Как предоставил вам в своем отделении такое место, называл Робертом и относился как к сыну! Боже мой, евреи – великие самозванцы! Но на наше счастье, власти всегда начеку… Должность ассистента вы захватили – именно «захватили», ибо это слово я использую совершенно сознательно, – в окаянные времена Веймарской республики. Но сегодня все изменилось…

Он немного помолчал, потом бросил:

– Скажите, Клопшток, вы читали последние постановления?

Роберт лишь отрицательно покачал головой, следить за законодательными решениями, сменявшими друг друга бесконечной чередой, у него не было никакого желания, потому как все новые меры, направленные против евреев, в конечном итоге подорвали его моральный дух.

– А по-вашему, должен?

– Могли бы и прочесть, для вашей же пользы. Но я вызвал вас не давать советы, а сообщить одну вещь.

– Да? Какую же?

– Сообщить суть последнего постановления, которое касается непосредственно вас.

– Постановления, которое касается непосредственно меня?

– А какого тогда, по-вашему, черта вы сейчас торчите в моем кабинете? Думаете, у меня других дел нет?

– В прошлом, профессор, мы в этом самом кабинете обсуждали самые разные проблемы.

– Давайте не будем о прошлом. Оно тоже сродни обманчивой наружности. И прекратите постоянно сводить все к моей персоне, я в этом деле выступаю лишь в роли гонца. А срывать зло на гонце – это в определенном смысле отрицать реальность. С вашего позволения, я бы предпочел перейти к голым фактам.

Он вытащил из папки лист бумаги, быстро пробежал ее глазами и продолжил:

– Нынче утром администрация клиники прислала мне законодательный акт от 7 апреля 1933 года, касающийся «Возрождения государственной службы». Если в двух словах, он провозглашает увольнение всех евреев-чиновников и исключение евреев-врачей из системы оплаты больничными кассами.

– Исключение евреев-врачей? Но почему?

– Я не обязан ни комментировать, ни оправдывать приведенные здесь положения.

– Так или иначе, но исключение такого рода противоречит любому праву!

– Вы сами только что признались, что не следите за законами. Но если бы следили, то давно знали бы, что германское право изменилось и стало гораздо проще.

– И что же оно собой теперь представляет?

– Теперь законы нам диктует фюрер.

– Но это ведь тоже противоречит любому праву!

– Мне кажется, вы пропускаете мимо ушей все, что я вам говорю.

– Тогда объясните мне. Например, скажите, каким образом моя принадлежность к евреям может запретить мне оперировать?

– Нечего здесь объяснять! И законы толковать тоже не мне. К тому же разве закон должен обременять себя какими-то причинами? Все это затянуло бы нас в спор специалистов, притом что мы не юристы, ни вы, ни я. Мы врачи, занимающиеся хирургией грудной клетки. Точнее, если следовать духу и букве закона, я врач, в то время как для вас это уже в прошлом. Такая формулировка вас устраивает?

– Не уверен, что на данный момент мне есть что на это сказать.

– Стало быть, вы начинаете что-то понимать…

– Но, с вашего позволения, я по-прежнему не могу взять в толк, как мое еврейское происхождение может помешать мне практиковать. Мои корни никак не влияют на умение проводить операции. Или если я еврей, то по сравнению со мной вы оперируете как-то иначе? Иначе говоря, вас послушать, так существует некая особая еврейская манера орудовать скальпелем?

– Вот что существует точно, так это еврейская манера писать, из-за чего, собственно, и возник вопрос запрета ваших книг. Некоторые даже предлагают их сжигать. Так, по крайней мере, полагает Геббельс.

– Вы тоже придерживаетесь этого мнения?

– Убеждения Геббельса разделяют большинство немцев, и до нового приказа я в их числе.

– Но послушайте, как вы, в конце концов, будете решать нашу проблему? В вашей клинике работает много еврейских врачей!

– Я и без вас это прекрасно знаю, у нас есть их список.

– И вы собираетесь всех выгнать?