Франц Кафка не желает умирать

– Вы с Дорой видели Франца таким, каким его уже никогда никто не будет знать, – продолжал он, – при вас он приобрел черты человека, сумевшего порвать со своим прошлым, больше не желающего со всем этим покончить и наконец страстно воспылавшего жаждой жизни. Человека, в конечном итоге примирившегося с самим собой.

Они надолго умолкли. Тишину нарушил Брод, спросив его, долго ли он намерен оставаться в Праге. А когда узнал, что Роберт взял на послезавтра билет на поезд в Будапешт, предложил на следующий день ближе к вечеру встретиться в кафе «Савой». Утром ему надо было отправиться в страховую компанию, чтобы по просьбе Германа Кафки забрать из кабинета его сына последние оставшиеся после него вещи. На том они и расстались.

Когда день уже клонится к закату, Роберт сидит в кафе и ждет Брода, которому пора бы давно появиться. Перед ним стоит кружка пива. Напрашиваться пойти вместе в страховую контору он не посмел, хотя был бы не прочь ощутить там частичку, оставшуюся от Франца. На работе он у него уже бывал, когда за несколько месяцев до этого приехал в Прагу и по просьбе Кафки отвез его начальству письмо с медицинским заключением, свидетельствовавшим о его неспособности вернуться к работе из-за обострения болезни. Тогда он на какое-то время задержался перед величественным домом 7 по улице Поржич, где друг трудился пятнадцать лет, очарованный его высоким фасадом и огромным куполом. У него и сейчас стоит перед глазами, как он нажимает кнопку звонка справа от монументальной входной двери. Открывший ему швейцар в рединготе и цилиндре спросил, по какой надобности он явился. Мимо него в здание с озабоченным видом устремлялись служащие в серых костюмах и с портфелями в руках.

– Я принес вашему начальству письмо от доктора Кафки, – ответил он.

– Соблаговолите следовать за мной.

Его все так же обгоняли служащие, машинально приподнимая на ходу шляпу, а затем взлетали по широкой лестнице наверх, на третий этаж, где попадали в огромный зал и с задумчивым видом пробегали его из конца в конец, сжимая в руках папки. «Улей», – подумалось тогда ему. По обе его стороны вдоль стен тянулись столы, за которыми суетились молоденькие машинистки. Ему вдруг вспомнилась фройляйн Кайзер, которую Франц называл секретаршей. Роберту тогда еще показалось, что в голосе друга содержался намек, что с фройляйн Кайзер его связывали не просто рабочие отношения, но нечто большее. За столами вереницей располагались двери с именами на табличках, чаще всего с титулом «доктор». Провожатый останавливался у каждого стола и клал кипу бумажных листов, которую тут же хватал другой служащий, бросал взгляд на первую страницу и громоздил сверху на другую стопку. Время от времени отворялась дверь, пропуская в ту либо другую сторону человека.

В целом картина напоминала какой-то комичный балет под шепот голосов и стрекот пишущих машинок в качестве оркестра. Роберт тогда спросил себя, как такой человек, как Кафка, стремившийся лишь к одиночеству своей комнаты, мог терпеть такую атмосферу. Привратник остановился у двери с надписью «Заместитель директора», постучал, тут же открыл ее, не ожидая ответа, и широким жестом в полупоклоне пригласил Роберта войти. В кабинете, просторном, но с низким потолком и залитом холодным светом железной люстры, имелось небольшое окошко, выходившее, казалось, в никуда. Пол был выстелен светлым паркетом, покрытым лаком, который к тому времени уже несколько потускнел. Вдоль стен шли полки с книгами, от пола до потолка забитые совершенно одинаковыми толстенными фолиантами в переплетах из скверной черной кожи, расставленными по годам. Лысый как коленка человек за массивным письменным столом поднял голову от бумаг, в чтение которых был до этого погружен, несколько вымученно улыбнулся и предложил устроиться напротив. Поинтересовался целью его визита и тут же завел разговор о Франце, сказав, что все их сотрудники сожалеют о болезни, мешавшей вернуться к работе одному из лучших работников конторы – человеку, к которому он сам питал лишь симпатию и восхищение, подлинному таланту страхового дела, неутомимому, в высшей степени компетентному труженику, одаренному и надежному в решении любых задач, одним словом, Образцовому Клерку – именно так, с большой буквы. Вполне очевидно, что из-за известных проблем со здоровьем последние годы давались доктору Кафке гораздо труднее, – продолжал он. Но он так хорошо делал свое дело, был так любезен и открыт, что на просьбу перевести его на половину жалованья ему тут же пошли навстречу. После этого он трудился вполсилы, что для страховой компании обернулось серьезнейшим пробелом, особенно в сфере предупреждения несчастных случаев на производстве и защиты от них, ибо именно в этой сфере доктор Кафка превзошел самого себя, а его талант редактора вкупе с юридическими познаниями творили подлинные чудеса. Пока он таким образом витийствовал, Роберту вспомнилось, как Франц описывал ему условия своей работы в конторе.