Влетев в гостиницу, я спросил Мона. Мне сказали, что он в своей комнате, номер такой-то, но, вероятно, отдыхает после обеда. Что мне за дело было в эту минуту до послеобеденного отдыха. Я забарабанил в дверь и не дожидаясь ответа, распахнул ее. Мон лежал на диване, покуривая трубку с длинным чубуком, и читал. Он вскочил и дико уставился на длинную фигуру, остановившуюся на пороге. Трубка упала на пол, лицо профессора исказилось, и он вскрикнул: «Возможно ли? Фритьоф Нансен?» По-видимому, он испугался за себя и вообразил, что галлюцинирует. Но когда он услышал мой хорошо знакомый ему голос, из глаз у него брызнули слезы: «Слава богу, вы, значит, живы!».
И он бросился в мои объятия. Затем наступила очередь Иохансена.
Безудержная радость обуяла нас и бесчисленные вопросы градом сыпались с обеих сторон. Мысли обгоняли друг друга без связи и почти без смысла. Все в целом до того казалось невероятным, что немало потребовалось времени, пока наконец мы уселись и я смог приступить к связному рассказу о пережитом за эти три года. «Но где же «Фрам»? Разве вы покинули его? Где остальные? Не случилось ли какого несчастья во время плавания?» Эти вопросы задавались с тревогой. Мон никак не мог понять, что никакого несчастья не случилось, и тем не менее мы покинули наш прекрасный корабль.
Мало-помалу удалось, однако, втолковать ему, почему мы так поступили. И уже ничто больше не смущало праздничного настроения; на столе появилось шампанское, сигары. В гостинице оказался еще один знакомый с юга. Он зашел навестить Мона, но увидав гостей хотел было уйти. Когда же он, вглядевшись, понял, что за гости у Мона, то словно прирос к месту. Все подняли бокалы за экспедицию и за Норвегию. Само собой разумеется, мы остались здесь на весь вечер. Тем временем весь город узнал имена новоприбывших. Выглянув случайно в окно, мы увидели в лучах вечернего солнца, что улица полна народа и что весь город, все мачты в гавани украсились норвежскими флагами.
А потом хлынул поток телеграмм – все с добрыми вестями. Все треволнения кончились. Не хватало лишь «Фрама», но за него мы были спокойны: он должен был скоро прибыть.
Первое, о чем следовало позаботиться, вступив на норвежскую почву и придя немного в себя, – это о нашем гардеробе. Но теперь не так-то легко было проходить по улицам; стоило лишь войти в магазин, как он тотчас наполнялся народом.
Мы провели несколько дней в Вардё и повсюду встречали живейшее гостеприимство.
Здесь мы простились с «Виндвордом», который, не дожидаясь нас, отправился в Хаммерфест.
18 августа и мы с Иохансеном прибыли в Хаммерфест. Дорогой нас везде приветствовали с флагами и цветами, а когда вошли в гавань этого самого северного города Норвегии, он весь был разукрашен, от самого берега до вершины горы. Нас встречали тысячи людей. К удивлению, я и здесь встретил одного из своих друзей, англичанина сэра Джорджа Баден-Поуэла; его великолепная яхта «Отария» стояла в гавани. Он только что вернулся из очень удачной научной экспедиции на Новую Землю, куда ездил с несколькими английскими астрономами для наблюдения солнечного затмения 9 августа.
С чисто английским радушием он предоставил свою яхту в мое распоряжение, и я охотно принял это чудесное предложение. Баден-Поуэл один из тех, с кем в числе последних друзей я простился в Англии перед отъездом. При расставании – это было осенью 1892 года – он спросил меня, где искать нас, если мы слишком долго будем отсутствовать. Я ответил, что искать нас будет так же бесполезно, как иголку в стоге сена. Он согласился с этим, но сказал, что я не должен думать, будто люди могут примириться с этим. В Англии-то уж определенно что-нибудь будет предпринято; но куда же им держать курс?
«Если так, – ответил я, – то едва ли стоит искать нас где-нибудь, кроме Земли Франца-Иосифа. Если «Фрам» пойдет ко дну или же мы принуждены будем покинуть его, мы должны будем пойти этой дорогой. Если же все обойдется благополучно и дрейф пойдет так, как я предполагаю, то мы выберемся в открытое море между Шпицбергеном и Гренландией».
Теперь Баден-Поуэл решил, что настало время нас искать, но так как пока ничего существенного предпринять не мог, то собирался после окончания новоземельской экспедиции двинуться вдоль кромки льда к северу и посмотреть, нет ли там каких-нибудь следов нашего пребывания. Мы, значит, явились в Хаммерфест в самый надлежащий момент.
Вечером приехали жена и мой секретарь Кристоферсен. После блестящего праздника, устроенного в нашу честь городом Хеммерфестом, перебрались на «Отарию», где дни потекли для нас незаметной чередой.
Поток поздравительных телеграмм со всех концов света с пожеланием счастья и свидетельством радости по поводу нашего возвращения не прекращался.