«Фрам» в полярном море

«С какими угодно, только не с нежными чувствами и любезными намерениями вылез я в 2 ч 30 мин ночи из постели, чтобы посмотреть, какая это каналья подняла такой яростный безобразный шум у входной двери. Накинув на себя что попало под руку, я высунул из окна голову и крикнул: «Эй! Что там еще? Какой дьявол подымает такой шум среди ночи?» Тогда выступил вперед одетый в серый костюм человек с огромной бородой. Во всей его внешности было что-то такое, что заставило меня невольно подумать, не был ли я слишком тороплив, выражая свое недовольство. Мне стало совсем неловко, когда он очень спокойно заметил: «Да, вы правы, но не будете ли вы так любезны впустить меня; я с «Фрама». Я сразу понял, что этот человек не кто иной, как Свердруп. Крикнув вниз: «Минутку, капитан!» – я поскорее накинул самое необходимое платье, сбежал вниз и открыл ему дверь. Он ничуть не рассердился на то, что так долго и безрезультатно стучал, и на малолюбезные слова, которыми его встретили, едва он ступил ногою на родной берег после долгого и тяжелого путешествия. Он был чрезвычайно мил и любезен, когда я попросил его простить мне не слишком нежную встречу. В глубине души я приносил ему более сердечные извинения, нежели те, которые в замешательстве сумел пролепетать в первый момент.

Я пригласил Свердрупа сесть, и первым моим вопросом, естественно, был: откуда он прибыл? Да прямо со Шпицбергена. 13-го они вышли в свободное ото льдов море, где почти сразу же встретили шкипера Бутулфсена из Тромсё, стоявшего там с промысловым судном, взяли его к себе на борт, после этого навестили собиравшегося вернуться Андрэ и оттуда пришли прямо сюда. Сперва от Бутулфсена, а потом от Андрэ, у которого должны ведь были быть свежие газеты из Норвегии, они услыхали, что о Нансене, который должен уже был, как они рассчитывали, вернуться на родину, ничего неизвестно. Это омрачает ту радость, которую они чувствовали при мысли о скором и благополучном прибытии на родину.

– Ну, тогда я могу сообщить вам кое-что о Нансене. Он прибыл 13 августа в Вардё и сейчас находится в Хаммерфесте, откуда, кажется сегодня, собирается выйти на английской яхте в Тромсё.

– Значит, Нансен вернулся!

Бородатый человек вскочил, словно мяч со стула, обуреваемый чувствами, которые, видимо, редко обнаруживаются у этого человека, и со словами: «Я должен немедленно сообщить об этом остальным!» – исчез за дверью.

Минуту спустя он вернулся в сопровождении Скотт-Хансена, Блессинга, Мугста и Бентсена. Все они обезумели от радости, мое сообщение венчало все и позволяло им в полной мере наслаждаться радостью, которую они испытали, вернувшись домой из долгой и трудной экспедиции, но ничего не зная о судьбе их начальника и его товарища. Вот это была радость!

– Неужели правда это, правда, что Нансен вернулся? – спрашивали они все наперебой. – Вот так счастливый день!

Вот так радость! И какое удивительное совпадение, что Нансен вернулся домой в тот же самый день, когда мы освободились изо льдов и могли взять курс на родину!

Они поздравляли друг друга, обнимались и пожимали один другому руки, эти взволнованные и растроганные, закаленные ребята.

В тихий утренний час внезапно раздались два громовых выстрела с «Фрама», сопровождавшиеся громким «ура» в честь двух отсутствующих товарищей. Жители города, еще объятые сном, в смятении вскочили с постелей. Мало-помалу сообразив, что это удивительное судно может быть только «Фрамом», они не замедлили сбежаться, чтобы взглянуть на него.

Когда команда «Фрама», стоявшего на якоре, почувствовала доносившийся с берега запах свежескошенного сена, он поразил их, как чудо из чудес. Зеленые равнины с простыми цветами и согнутые, надломленные безжалостными ветрами и непогодою хилые деревья, разбросанные повсюду, показались им такими прелестными, что наш довольно бесплодный остров представился им настоящим раем! Да, сегодня они поваляются на свежей траве наших пригорков.

Впрочем, природа была в радостном, праздничном уборе, насколько она вообще может быть нарядной в это позднее время года на нашем Севере; фьорд расстилался гладким зеркалом, словно боялся малейшим волнением нарушить покой видавшего виды и потрепанного бурями боевого корабля; фьорд легко покачивал его сейчас на своей сверкающей глади.

О «Фраме» все они отзывались с восторгом; по-моему, нет ни одного человека на борту, который не любил бы своего корабля. «Более крепкого, более великолепного судна, – заявил Свердруп, – не построил еще никто; равного ему нет в мире…»

По пути к гавани я встретил пятерых товарищей. Нурдал тотчас помчался с радостным сообщением к тем, кто ждал на борту, а мы, остальные, расположились у начальника телеграфной станции пить горячий, бесподобно вкусный кофе – лучшее, чем могла угостить нас родина.