Дальше — суд. Полное непонимание происходящего, закрытый суд, и высылка. Им ничего не объяснили. Практически — ничего. Совершенно чудовищная и алогичная ситуация… но они настолько верили в непогрешимость «старших», что безропотно приняли наказание, даже не поняв и части его сути.
Дальше — перехват. То, что Берта в своё время назвала перехватом, но был ли это перехват в полном смысле этого слова, до сих пор неясно. Нет данных. В любом случае, вот эти мальчишки оказываются в руках тех, кто, как им кажется, хочет их использовать, и…
И — вуаля! — вот она, та самая вера! Вера — во всей своей красе!
Им, этой несчастной прошлой инкарнации, даже в голову не приходило, что старшие, которые втравили их в это всё — могут быть неправы. Нет, они не обсуждали действия этих старших, они не думали в этом направлении. Не умели. Их не научили, что можно возразить — вот так.
И они начали искать вину, как превопричину происходящему — в себе. И сумели найти. Найти вину, которой не было. Никогда не было. На этот поиск ушло девятнадцать лет, но они, эти двое оставшихся, были настолько чистыми, настолько верящими (не верующими, а именно верящими, и потому — обманутыми), что, не имея никакой вины, создали себе вину — сами.
Фокус Яхве.
Тот самый фокус, о котором сегодня сказал Ра. «Можно обойтись и без чуда, точнее, пряник, подачка, теперь сменяется кнутом. Если ты что-то не сделаешь, с тобой ничего не сделают. Тебя не накажут».
Даже если ты не виноват, ты — виноват.
Следующий шаг — ты сам себе кнут.
Какая чудовищна и подлая ловушка…
— Почему мы с тобой никогда не думали об этом всем… вот с этой стороны, а? — бормотал Скрипач, открывая очередную считку. — Главное наше от них отличие в том, что мы совершенно не зашуганные! И Ри такой же. А был… тоже не такой же… такой же, как они, пожалуй.
— Ну, кое-что они осознали, — возражал Ит. — Много позже, но осознали.
— Ага, уже в ученичестве. Но всё равно, они до конца жизни так и не избавились от этой вины.
— А у нас ее не было. Мы никогда не ощущали ничего подобного, просто потому, что нам само это чувство в принципе не знакомо. Вот я не могу себя заставить спать с Сабом. А почему?
— Действительно, почему?
— Да потому что я ощущаю вину — но не гипотетическую, а самую что ни на есть прямую. Я буду виноват — перед Фэбом. Перед своей совестью. Но не перед кем-то, не пойми кем! Это мой нравственный закон, а не спущенный мне свыше тем, кто вменил себе в обязанность наказывать меня за проступки.
— А я просто попрошу прощения, — Скрипач вздохнул. — Может, и дозреешь до того, чтобы понять — прощение возможно. Я ведь тоже чувствую себя виноватым перед Киром. И перед Бертой. Но я не чувствую, что виноват настолько, что меня невозможно будет простить. Подумай про это, хорошо?
— Подумаю, — пообещал Ит. — Сколько времени?
— Половина второго.
— Ничего себе мы засиделись! Давай ложиться спать, — попросил Ит. — Главное — суть мы поняли. И отчасти начинаем понимать происходящее. Но разбираться нам предстоит еще долго.
Спать в отсутствии Саба легли в общей гостиной — на операционных столах, стоявших в комнатах, было тесновато, особенно если учесть манеру Скрипача спать в позе «морская звезда». Приволокли подушки, тонкие одеяла, и улеглись с комфортом. Саб за это не ругал, максимум, мог слегка поворчать, но не более того. Заснули как-то неожиданно быстро — все-таки день получился насыщенные и сложный, да и вечером они просидели со считками и архивом дольше, чем планировали.
В четвертом часу ночи Скрипач неожиданно проснулся — ему почудился с улицы какой-то звук. Он чуть приподнялся, прислушался. Точно, слабый шорох, потом — глухой звук отлетевшего в сторону камня.
Рыжий толкнул Ита в бок — просыпайся, мол.
— Чего такое? — недовольно спросил Ит.
— Там кто-то ходит.
— Кто?
— Понятия не имею.
— Если бы там был кто-то посторонний, его бы давно сожрали, — справедливо заметил Ит. Зевнул. — Ложись. Не маячь.
— С удовольствием, но…
На улице снова загремели камни, а потом некто громко и отчетливо произнес:
— Куууууак!
Скрипач лег, натянул одеяло на голову, и мрачно сообщил:
— Ит, это твоих рук дело. Пойди, посмотри.
— Я спать хочу, — недовольно проворчал Ит. — Ну, рыжий…
— Куууууак!
— И не проси, никуда я не пойду, — Скрипач зевнул.
— Ну почему опять я?..
— Куууууак!
— Потому что ты это начал. Ит, заткни эту квакушку, черт тебя подери!!!
— Рыжий, я спал уже, ну какого хрена?!
— Куууууак!
— Иди, я сказал! Четыре ночи! Иди!!! Иначе не заткнется.
Ит нехотя встал, кое-как влез в шорты, и, ежась от ночной свежести, отправился к выходу из дома. На полдороге он остановился, свернул на кухню, и вытащил из ящика изрядного размера кусок лепешки — на всякий случай.
Предчувствия его оправдались на все сто процентов.
У подножья лестницы сидела черная ундина с крупными рыбами в обеих лапах.