Фрайди

— Ничего себе! Паук-птицеед заговорил человеческим голосом! Так слушайтесь его, сестра!

Через минуту Смит тихо сказал:

— Ты это видишь, Джейк? И так во всем… Слушай, очень важно: у тебя есть зеркальце?

— Что? Никогда в жизни не было.

— Черт! Придешь в следующий раз, обязательно захвати. Хедрик — отличный врач, но он меня держит в смирительной рубашке. Я вчера спросил его: чье у меня тело? И он даже не потрудился соврать — просто сказал, что это не мое дело.

— Так оно и есть.

— Что — и ты тоже?!

— Контракт помнишь? Там…

— Я не читал. Ваша тарабарщина…

— Я объяснял, а ты не стал слушать. Тайна личности донора сохраняется, если нет его собственного специального разрешения на раскрытие ее… причем родственники должны подтвердить это после смерти донора. В нашем случае нет ни того, ни другого. Поэтому тебе никто никогда не скажет, чье это тело.

— У-у, крысы. Все равно ведь узнаю. Слушай: я никому не скажу, но сам-то узнать могу… сейчас?

— Не сомневаюсь, что ты до всего дознаешься. Но я не собираюсь помогать тебе обманывать покойного.

— Да-а… не ожидал от тебя, Джейк, что ты окажешься таким упрямым ублюдком. Ведь никому ни малейшего вреда! Принеси зеркальце. Сходи в ванную, поищи там. Были, я помню. И принеси…

— А зачем конспирация?

— Потому что они все меня от меня прячут. Ты же знаешь, я не слабонервный. Пусть тело в шрамах или… ну, я не знаю… короче, мне все равно. Но они не дают мне взглянуть на себя! Я даже рук своих не видел! С ума сойти…

— Йоханн, ты действительно можешь сойти с ума — если увидишь себя раньше, чем как следует окрепнешь.

— Ерунда, Джейк. Ты меня знаешь. Да пусть у меня будет свиная рожа в бородавках и багровых рубцах — выдержу. Ты помнишь — до операции я был страшен, как смертный грех. Хуже быть просто не может. Но меня бесит неизвестность…

— Йоханн, потерпи еще немного. Я ведь знал, что тебе не дают смотреться в зеркало…

— Скотина.

— Мы говорили на эту тему с психиатром. И он считает, что тебе действительно опасно видеть себя раньше, чем произойдет полное восстановление функций. Доктор Хедрик лишь выполняет его предписания.

Смит долго молчал. Потом сказал задумчиво:

— Странно… Я ведь знаю, что приобрел другое тело. Что же может случиться еще?

— Раздвоение личности — так он сказал.

— И ты в это веришь? Ну-ка, смотри мне в глаза!

— Какая разница — верю, не верю… Я некомпетентен, и мое мнение роли не играет. Но помогать обманывать врачей я тебе не стану.

— Так, значит, да? Ладно, Джейк. Тебе известно, должно быть, что в городе есть и другие адвокаты?

— Никого больше нет, Йоханн. Я, можно сказать, единственный из всех…

— Что ты несешь?

— Суд отдал тебя под опеку. Мне.

На некоторое время Смит лишился дара речи.

— Это заговор, — выдавил наконец он. — Ну, Джейк, не ожидал от тебя…

— Йоханн, Йоханн…

— Собираетесь держать меня взаперти все время? Или возьмете выкуп? Сколько? А судья тоже с вами? А Хедрик?

— Слушай, Йоханн, помолчи немного и дай мне сказать… Я сделаю вид, что ничего не слышал, хорошо? Так вот: у меня на руках постановление суда и протокол заседания, судья сам дал их мне, чтобы ты мог прочесть. Слушай внимательно…

— Я и так слушаю. Как я могу не слушать? Я же заключенный…

— Йоханн, постановление об опеке отменят, как только ты сможешь самостоятельно прийти в здание суда и убедить судью Мак-Кэмпбелла — ты его знаешь, он честный человек, — убедить его, что ты в здравом рассудке. Мне стоило немалых трудов стать твоим опекуном, потому что не я начал это дело.

— А кто?

— Йоханна Дарлингтон Сьюард et aliae — я имею в виду твоих остальных внучек.

— Ёб… — Смит зажмурился. — Джейк, я тебе бесконечно признателен. Приношу свои извинения.

— За что? — удивился Сэлэмэн. — Судья еще не признал тебя вменяемым — следовательно…

— Хватит, Джейк, сдаюсь! Ты мне уже напихал полный нос табаку! Ах, стервы! Моя маленькая Йоханна — нужно было утопить тебя при рождении! Ее мать, Эвелин, все сажала ее мне на колени и напоминала мне, что мы тезки. А эта мерзавка писала мне на штаны — в знак дружбы. Значит, Джун, Марла и Элинор с нею… ну-ну.

— Йоханн, они почти достигли своей цели. Я пошел на все, кроме государственной измены, чтобы дело попало судье Мак-Кэмпбеллу. И лишь тот факт, что я был твоим поверенным более пятнадцати лет, решил дело в нашу пользу. Это — и еще одно…

— Что?

— То, что твои внучки тупые. Если бы они сразу начали добиваться опекунства, они бы его получили. Но сначала они решили доказать, что ты мертв.

— Ага. Слушай, Джейк, я — потом — смогу выкинуть их из завещания?

— По-моему, ты можешь сделать еще большую гадость. Ты можешь пережить их.

— Это хорошая мысль. Так я и сделаю. Да, это будет забавно!

— Попытка доказать, что ты мертв, была глупой. Такой им адвокат попался. Эксперт за четыре дня подготовил материалы, и суд за четыре минуты решил дело по прецеденту «Поместье Парсонса против Род-Айленда». Я надеялся, что больше не увижу их; этот их пацан с купленным по дешевке дипломом просочился сквозь паркет… Но тут, понимаешь ли, в дело вмешался Паркинсон… а его адвокат — настоящий.

— Паркинсон? Наш малыш Парки? Слабоумный экс-директор?

— Угу.