Фрагменты

Нинучча — Л. Толмачева, Винченцо — М. Козаков. «Никто» Э. Де Филиппо. Фото 1960

«Четвертый» Олегу надоел быстро. Премьеру мы играли в прямую очередь, он даже реже, чему я тогда очень радовался.

Потом же года три я играл спектакль фактически один. Хотя роль считалась большой удачей Олега, он предпочитал Филиппа в «Пятой колонне» Хемингуэя, Лямина в «Назначении» Володина, и правильно делал. Но студийность, атмосфера ее тоже подтачивалась его поступками такого рода, что давало повод и актерам задумываться над своими правами и обязанностями — последних же было по Уставу куда больше. И все-таки на весах покуда еще перетягивала вера и любовь к Олегу, к его и нашему делу.

Уже по традиции осенью мы поехали на короткие гастроли в Ленинград, и наш «Четвертый», по-моему, выиграл у «Четвертого» в БДТ. Выиграл с большим преимуществом — за исключением, казавшимся тогда незначительным. В ленинградском спектакле участвовал Павел Луспекаев. Выходил в маленькой роли Бонара. Один выход и один монолог, кончавшийся словами, брошенными Бонаром — Луспекаевым в адрес Его: «Сволочь ты, и больше ничего…», — словами, сказанными так, что они запоминаются навсегда, как запомнилось москвинское «Аринушка…».

Окрыленные успехом «Голого короля», всеобщим интересом к нашему делу, которое удалось сохранить, приумножить и даже получить свое здание, в сезон 1961/62 года мы выпустили пять новых спектаклей — рекордная цифра! Правда, спектакли оказались неравноценными, ни один из них не вошел в золотой фонд нашего театра, хотя в каждом были интересные актерские работы: назову хотя бы Толмачеву и Ефремова в «Старшей сестре» Володина, того же Ефремова с Квашой в «Пятой колонне» Хемингуэя.

Столько наработать за один сезон без режиссеров-«варягов» было невозможно. Сам Олег кроме «Четвертого» поставил только «По московскому времени» Зорина да еще выпустил за Олега Табакова детский спектакль «Белоснежка и семь гномов» по пьесе Устинова и Табакова. Кроме того, сыграл Его в «Четвертом», Ухова в «Старшей сестре» и Филиппа в «Пятой колонне».

В тот сезон он не снимался в кино и, занимаясь только «Современником», провел адову работу. Всего лишь играя в спектаклях «варягов» Бориса Львова-Анохина и Гиги Лордкипанидзе, он все равно вмешивался в их режиссуру по праву главного режиссера и первого актера «Современника».

До сезона «пяти спектаклей» у нас почти не бывало приглашенных режиссеров. Исключение тогда составили двое: Анатолий Эфрос, осуществивший постановку «Никто», и Сергей Микаэлян, режиссер пьесы Олега Скачкова «Взломщики тишины». Не лишенная занятности пьеса Скачкова, в которой довольно остро поднималась проблема отцов и детей, — острей, чем в пьесах Розова, — страдала тем не менее профессиональным несовершенством.

Когда ко всему прочему добавилась невнятная режиссура, это привело к достойному провалу и у начальства и у публики — совпадение не очень частое, — в результате чего «Взломщики» не прошли и двух десятков раз. Я имел несчастье дебютировать как актер «Современника» именно в этом спектакле и вполне хватанул горечи общего поражения, которое, понятно, пережил особенно болезненно после своего Гамлета у Охлопкова. Вышел на премьере на аплодисменты и ушел со сцены, как у нас говорят, под стук собственных каблуков.

Ефремов не дал Сергею Микаэляну самому выпустить спектакль и по просьбе актеров вмешался в режиссуру, но даже это не спасло положения.

Мара Микаэлян, которая вовремя принесла острую комедию Шварца и предложила ставить «Голого короля», была молодцом, заварив, по сути, это дело. И не кто иной, как она, привела в театр Валю Дорера. Все это нельзя недооценивать. За все надо быть благодарным. Однако справедливость требует также напомнить, что этим ее функции и ограничились. Когда Мара начала репетировать, сразу стало понятно, что режиссер она слабый. Повторяю: спектакль сделал Ефремов. Он. Он каким-то полуобъяснимым чудом — да может ли вообще кто-то объяснить или хоть полуобъяснить чудо, оно же тогда перестанет им быть! — слепил, склеил, срастил, сживил все вместе. Шварцевскую пьесу плюс музыку Колмановского плюс стихи Светлова плюс оформление Дорера плюс актерские наши усилия — как слепил, склеил (правда, тут уж слова «оживил» не произнесешь, тут другой уровень и пьесы и режиссуры) «Белоснежку и семь гномов».

Ее, «Белоснежку», — за две недели. По ночам.

Подумать, на что тратился? Но — театру это тоже было нужно…

А потратившись, как уже было с Марой Микаэлян, афишу подарил другому Олегу, Табакову.

Большой Олег мог быть удивительно щедр. Примерно так же были подарены афиши «Третьего желания» и «Друга детства» — Евстигнееву и Сергачеву; правда, на сей раз это не значило, что одаренные им не провели никакой работы. Витя работал больше, Женя — меньше, но спектакли опять же были сделаны Ефремовым.